В то время я ничего не ответил. Я не мог говорить о подобных вещах. Но как часто в последующие годы я думал об Индаба-Зимби и его пленительной улыбке и находил в этом утешение.
– Индаба-Зимби, – сказал я, переходя на другую тему. – Мне нужно что-то сказать тебе.
И я рассказал ему об угрозах Гендрики.
Он слушал меня с каменным лицом, время от времени качая своей белой прядью. Но я заметил, что мой рассказ встревожил его.
– Макумазан, – сказал он наконец. – Я уже говорил тебе, что это дурная женщина. Она вскормлена молоком бабуинки, и бабуинский характер у нее в крови. Таких надо убивать, а не держать подле себя. Она сделает тебе зло, если сможет. Но я буду следить за ней, Макумазан. Гляди, Звезда дожидается тебя; иди, а не то она возненавидит меня, как Гендрика ненавидит тебя.
Я послушался его с охотой, потому что, как ни привлекательна выла мудрость Индаба-Зимби, находил более глубокий смысл в самых простых словах Стеллы. Весь остаток дня я провел в ее обществе, так же как и большую часть следующих двух дней. Наконец наступил субботний вечер – канун нашей свадьбы. Лил дождь, поэтому мы не вышли в сад и провели вечер в хижине. Мы сидели, держась за руки, и говорили мало, а мистер Керсон, напротив, много рассказывал о своей молодости и о тех странах, где побывал. Потом он еще почитал вслух Библию и пожелал нам доброй ночи. Я поцеловал Стеллу и пошел спать. В свою хижину я попал через крытый проход и, прежде чем раздеться, открыл дверь, чтобы посмотреть, какая погода. Было очень темно, дождь не прекращался, но когда свет из хижины заставил мрак отступить, мне показалось, что я заметил темную фигуру, которая скрылась во мгле. Я тотчас же подумал о Гендрике – не она ли бродит возле хижины? Кстати, я ничего не сказал о Гендрике и ее угрозах ни мистеру Керсону, ни Стелле, не желая их тревожить. К тому же, я знал, что Стелла привязана к этому странному существу, и не хотел без крайней надобности колебать ее доверие к Гендрике. Минуту или две я простоял в нерешительности, а затем подумал, что если это Гендрика, то пусть она остается там, где находится. Зайдя в хижину, я задвинул на двери тяжелый деревянный засов. Последние несколько ночей Индаба-Зимби спал в крытом проходе – втором пути в хижину. Направляясь в постель, я перешагнул через него. Он завернулся в одеяло и, по-видимому, крепко спал. Убедившись, что мне нечего бояться, я перестал думать о Гендрике, тем более что был поглощен совсем иными мыслями.
Я лег в постель и некоторое время думал о великом счастье, ожидающем меня, и о поразительном ходе событий, которые сделали его возможным. Несколько недель назад я брел по пустыне с умирающим ребенком, сам умирал от жажды. У меня не осталось почти ничего, кроме зарытой в землю слоновой кости, которую я не чаял когда-либо увидеть вновь. А теперь мне предстояло жениться на одной из самых очаровательных женщин на земле – женщине, которую я любил больше, чем полагал возможным, и которая любила меня. К тому же, как будто одной этой удачи было недостаточно, я приобретал весьма значительные владения, и благодаря этому мы сможем жить так, как сочтем нужным. Думая об этом, я испугался своего везения. Вспомнил грустные пророчества старого Индаба-Зимби. До сих пор он всегда предсказывал правильно. А что если и эти его пророчества сбудутся? При этой мысли я похолодел и стал молить небо сохранить нас, чтобы мы могли жить и любить друг друга. Никогда еще я так не нуждался в молитве. С молитвой на устах я уснул и увидел страшный сон.
Мне приснилось, что я и Стелла стоим рядом и нас собираются венчать. Она вся в белом и блещет красотой, но красота эта дикая и пугает меня. Глаза ее сверкают, как звезды, бледный свет играет на ее лице, а ветер не шевелит ее волос. Но это еще не все: ее белое платье – это саван, а алтарь, у которого мы стоим, насыпан из земли, вынутой из могилы, что зияет между нами. Мы стоим, ожидая, чтобы нас обвенчали, но никто не приходит. Вдруг из разверстой могилы выпрыгивает Гендрика. В руке у нее нож, и им она ударяет меня, не пронзает сердце Стеллы; без единого крика моя невеста падает в могилу, продолжая глядеть на меня. За нею в могилу прыгает Гендрика. Я слышу, как ударяются о дно ее ноги.
– Проснись, Макумазан, проснись! – раздался голос Индаба-Зимби.
Я проснулся и вскочил с постели, обливаясь холодным потом) В темноте я услышал с другой стороны хижины шум ожесточенной схватки. К счастью, я не растерялся. Возле меня на стуле лежали спички и тонкая сальная свеча. Я зажег спичку и поднес к свече. Она разгорелась, и я увидел два тела, перекатывавшихся друг через друга на полу, и блеск стали между ними. Сало растопилось, свет погас. Боролись Индаба-Зимби и Гендрика, причем женщина одолевала мужчину, несмотря на всю его силу. Я бросился к ним. Она вырвалась из его мертвой хватки и, оказавшись наверху, занесла над ним большой нож, который держала в руке.
Но я подскочил сзади, схватил ее под мышки и изо всей силы рванул к себе. Она упала навзничь и, к счастью, выронила нож. Тогда мы кинулись на нее. Боже, какая сила была у этой чертовки! Те, кто не испытал ее на себе, мне бы не поверили. Она дралась, царапалась и кусалась, был момент, когда она едва не одолела нас обоих. Во всяком случае, ей удалось вырваться. Она бросилась к постели, вскочила на нее, а оттуда подпрыгнула прямо до крыши хижины. Я никогда не видал такого прыжка и не понимал, что она задумала. В крыше имелись специальные отверстия, о которых я уже говорил. Через них проходил свет, прикрывались они свесами. Гендрика прыгнула с ловкостью обезьяны и, ухватившись за край отверстия, попыталась пролезть в него. Но тут силы, истощенные долгой борьбой, изменили ей. На мгновение она повисла на руках, потом упала на пол и потеряла сознание.
– Эге! – задыхаясь, вымолвил Индаба-Зимби. – Надо связать чертовку, прежде чем она придет в себя.
Я решил, что это хороший совет. Мы взяли ремень, лежавший в углу комнаты, и связали ей руки и ноги так, чтобы она не смогла освободиться от пут. Затем мы отнесли ее в проход, и Индаба-Зимби уселся на нее с ножом в руке. Я не хотел поднимать тревогу в этот час ночи.
– Знаешь, как я поймал ее, Макумазан? – спросил он. – Несколько ночей я проспал здесь, держа один глаз открытым, ибо решил, что у нее есть свой план. Сегодня ночью я вовсе не смыкал глаз, хотя притворился спящим. Примерно через час после того, как ты залез под одеяло, взошла луна и через отверстие в крыше в хижину проник луч света. Но вдруг он исчез. Сначала я решил, что луну закрыло облако, но, прислушавшись, услышал шорох, как если бы кто-то протискивался в узкое отверстие. Вскоре этот кто-то повис под потолком на руках. Тут снова в хижину проник луч света, и я увидел, что поперек этого луча висит бабуинка, собираясь спрыгнуть вниз. Она держалась за край обеими руками, а во рту у нее был нож. Не успела она соскочить, как я бросился вперед и обхватил ее у пояса. Она услышала мое приближение и хотела меня ударить ножом, но в темноте промахнулась. Тут мы начали бороться, остальное ты знаешь. Ты был на волосок от смерти, Макумазан.
– Это верно, на волосок, – ответил я, еще задыхаясь и стараясь прикрыть наготу клочьями своей ночной рубашки. Тут на память мне пришел страшный сон. Несомненно, он был вызван шумом, который произвела Гендрика, падая на пол, – в моем сне она свалилась в могилу. Значит, все мое сновидение продолжалось одну секунду. Что ж, сны скоротечны. Быть может, и само Время только сон, и события, которые кажутся разделенными им, на самом деле происходят одновременно.