— Это из серии: мама, ты ведь не будешь ругаться… — попыталась я шуткой вернуть себе душевное равновесие.
Вот чего раньше времени психанула?!
— Скажи, что я должна сделать. Что это за человек? — орала я в телефон, потому что Элис тоже меня переспрашивала.
Она орать не может, у нее ночь — даже если вышла из комнаты в холл, то нельзя будить соседок по общаги. Не дождалась утра. Ей сегодня это нужно, прямо так срочно? Или это через неделю — просто она не задумывается, что маму Кондрашка схватит от ее ночного звонка!
— Элис, елы-палы, ты можешь мне сообщение отправить? Пусть даже голосовое. Я его через эйрподы прослушаю…
— Мам, надень наушники сейчас!
Для нее я тоже тупая…
Полезла уже недрожащей рукой в сумку и вытащила белый футлярчик. Зажала телефон плечом так сильно, что ухом что-то там нажала на экране — но дальше звуковых сигналов дело, к счастью, не пошло, звонок не сбросился. Засунуть эйрпод во второе ухо я не успела — на мое плечо легла рука. Тяжелая, мужская, но я, даже не видя ее хозяина боковым зрением, даже на секунду не испугалась — видимо, тело вспомнило когда-то давным-давно бывшие родными флюиды.
— Садись в машину.
На ходу продолжая вкручивать в ухо наушник, я сделала шаг туда, куда меня толкнули. К счастью, не ЭсЮВи, а низкий седан — чтобы сесть на пассажирское сиденье свободной руки не понадобилось. Андрей распахнул для меня дверь, а потом захлопнул. Села явно в машину не по-женски, не двумя ногами разом, а сначала одной. Да я и за ним лишь одним глазом следила и совсем не слышала.
Он остался снаружи. Без пальто — да ну и хрен с ним. Кожа слоновая, дубовая — ничем не прошибешь, и ветерком тоже. Чего не уехал? Ждал, что выбегу его ловить? Не понимает, что ловить нам уже давно нечего. Хочет, чтобы последнее слово осталось за ним, как все мужики? Так оно за ним и было всегда. Наш развод — его инициатива, не моя. У него было полгода оспорить решение суда, но он даже не поинтересовался текущими делами нашего с ним брака. Отсылал деньги? Так в браке индульгенцию не купить как бы…
— Теперь тебе меня нормально слышно? — спросила я дочь в вакууме чужой машины.
Мерседес, всего лишь мерседес… У дураков, как говорится, вкусы редко расходятся. У меня та же марка, только модель универсал — удобнее закупаться продуктами на неделю. Но, ясное дело, эта конкретная машина по супермаркетам не ездит. Идеальная чистота и… Сзади на вешалке висит пальто. Подать его хозяину? Да нет, разговор с Элис будет коротким.
— Только самую суть, пожалуйста. Кто, где, когда? — спрашивала я по-русски и по традиции ждала ответа по-английски.
— Мы ищем организации, которым могли бы помогать.
— Кто мы?
— У нас при университете есть фонд. В нашей группе только я одна русскоязычная, — сказала мне Элис по-английски, — поэтому я разрабатываю Россию. Конкретно — Санкт-Петербург. Я нашла контакт местного волонтера, но я не верю русским. Я знаю реальные случаи присвоения денежных средств. Пожалуйста, проверь, что это реальный человек и есть реальный проект, в котором мы могли бы поучаствовать.
Реально? Рилли?
— Мы — это, надеюсь, не я? — уточнила совсем без улыбки.
— Я надеюсь, что ты тоже пожертвуешь в фонд.
— Элис, я как бы безработная, не забывай.
— Продай свои украшения. Зачем тебе столько?
— Элис…
— Мам, я знаю, что у тебя есть деньги.
— Знаешь, что… Проси у папы!
— Я не буду этого делать. Мама, ты встретишься с этой женщиной для меня?
— Хорошо. Ты мне выбор разве оставляешь? Присылай контакт.
— Спасибо, мама. Я тебя люблю.
— Я тебя тоже. Но денег не дам, поняла?
— Дашь. Там есть все документы, спишешь с налогов.
— Элис, я прошу тебя. Не подписывай меня ни на что…
Но она уже сбросила звонок. Ну что… Как говорят в Персии — только деньгами откупились от судьбы. Жива-здорова и слава богу…
И этот здоров — не замерз. Стоит спиной, привалился к машине — не ждет, что быстро закончу разговор. Я тоже говорила бы с дочерью вечность, чем еще минуту с тобой, Андрей.
Со спины он почти не изменился: не раздобрел в плане; вырасти Андрей мог только в социальном плане. И судя по комфорту передвижения и качеству пальтовой ткани, ему это удалось. Ну, или к дядиному плечу удачно прислонился.
Счастлив с желанными деньгами? Если спрошу, нарвусь на ещё больший крик. Чего вообще завёлся? Неужели ему настолько важно заставить меня извиниться, что можно забыть об элементарных правилах приличия? Мы не одни, мы на людях. Или плевать на людей, главное — увидеть в моих глазах сожаление? А с чего это вдруг? Жалеть о прошлом — удел неудачников. Да и не было у меня ничего такого, о чем бы мне было стыдно вспомнить.