Туфли так ладно сидят на ноге, о счастье, и вообще, чудесные туфли. Какое бы ни было платье, тесные туфли способны испортить вообще все.
— Вы так бледны, эссина.
— Тин, у тебя кружится голова?
— Все хорошо…
Хотелось крикнуть на весь Нивер, что у нее все хорошо, но пусть уже эта свадьба начинается скорее!
Флаг на башне уже подняли, в знак того, что время подошло. Их выход вот-вот.
Тете Элле очень шло ее сиреневое платье. Она замерла у двери в ожидании.
И где-то далеко забил барабан.
Тьяна поднялась с табурета, на котором сидела, пока на ней все поправляли и укладывали. Замерла.
Сделать шаг вперед отчего-то не получалось.
То ли она делает? Это ведь навсегда…
Это нужно маме, сестричкам, больному брату. А ведь она и не вспоминала о них последние дни, заинтересованная Валантеном Айдом, довольная дружбой с ним. Как будто это была игра. Отчего-то сомнения таяли сразу, не успев появиться. Но ведь то, что она сделает сейчас — это уже не дружба.
Нечто совсем другое.
Ей стало страшно.
— Тин, — вздохнула леди Фан, — я перед своей свадьбой проплакала всю ночь. Это правда. Неизвестность всегда страшит. И неотвратимость.
— Что ты, тетя, — она приподняла подбородок, — все хорошо.
Почти сразу в дверь постучали…
Под руку с посаженным отцом, высоким дородным человеком в сером серебристом костюме, Тьяна спустилась вниз. За ними шли леди Фан, колдун, еще кто-то. Она не запоминала лиц.
Двери, распахнутые настежь…
Он ждал у самых дверей, человек, заменяющий жениха, его доверенный. Посаженный отец пробормотал скороговоркой, что отдает, дескать, и сурово спросит, если суженый что-то там не оправдает, и положенные пожелания счастья, и вложил руку Тьяны в чужую руку.
Рука эта была узкой, сильной, с длинными пальцами и коротко остриженными, красивой формы ногтями.
Узкое кружево на манжете. Кольцо с крупным рубином и золотой короной на оправе. Ошеломленная, Тьяна подняла взгляд. Ее держал за руку не кто-нибудь, а король Клайдергар. Короля она знала в лицо, во всяком случае, видела несколько раз издали.
— Ваше величество, — прошептала она.
Тот слегка усмехнулся, сказал:
— Должен сказать, меня немного удивил выбор Айда, но мне он нравится. Что же, пойдемте, нас ждут!
Король не просто приехал на свадьбу, он сам решил участвовать в церемонии, став доверенным жениха — это ведь совсем не то, если бы он был просто почетным гостем. И он улыбался Тьяне, разглядывая ее с любопытством. С чего она взяла, что король непременно будет недоволен? Оттого, что она здесь самовольно, ведь он выбрал Дивону. Но, похоже, Клайдергара это не волновало.
Если бы здесь был Валантен, он повел бы Тьяну в Храм, а поручитель шел бы следом, как бы оберегая.
Традиция. Но раз не было жениха, поручитель должен вести невесту к алтарю. И этот поручитель — король…
Высокая лестница, много ступеней вниз, лица вокруг сливались. Благословение тети, герцога, еще кого-то.
Много людей. Тьяна никого не узнавала и никогда бы не вспомнила после.
Потом — мощеная камнем дорожка по парку, длинная. Храм здесь стоял на самом обрыве, и свежий ветер с моря тут же прошелся по невесте, подхватил ее юбки, сделал настойчивую попытку растрепать тщательно уложенные волосы.
Шут ждал на подходе к Храму, прислонившись к дереву, перекинув ногу на ногу — так короля мог поджидать только шут. Однако он выпрямился, даже изобразил галантный поклон, и тут же выхватил откуда-то из-за спины и вручил Тьяне белую розу. Потом он повернулся к королю, извлек из кармана золотой дрер и тоже вручил, снова принялся яростно шарить по карманам, словно в надежде отыскать завалявшуюся мелочь.
— Одолжить чего, братец? — с усмешкой поинтересовался король.
Шут замотал головой, рванул карман так, что тот порвался, и извлек из другого… что-то маленькое и невзрачное, и протянул Тьяне.
Круглое увеличительное стекло для дамского рукоделия, тусклое и поцарапанное, в потемневшей серебряной оправе. С его помощью, например, можно было вдеть нитку в иглу, предварительно воткнув ее в подушечку. Похожим стеклом пользовались мама и Дивона, Тьяне в этом не было нужды — она и так хорошо видела.
Вручив дары, шут опять повернулся к королю и громко закричал петухом. Тот рассмеялся и забрал стекло, сказал:
— Потом верну эту драгоценность. Пока вам с ним неудобно, я верно понял? — и сунул шутовской дар в карман, где уже лежала монета.
Именно так, Тьяне, одну руку которой не выпускал король, неловко было держать в другой руке и розу, и стекло. А до дверей Храма оставался какой-то десяток шагов. Семь низких ступеней, темнота и прохлада дверного проема.
— Эй, ты тут? Держи, это тебе, — сказал король, и ее рука утонула в большой темной ладони Валантена, который вдруг откуда-то взялся рядом, а король отступил назад, туда, где были свет, звуки, ветер.
А в храме оказалось тихо и почти темно, и рука Валантена чуть сильнее сжала руку Тьяны.
Из-за темного костюма его было почти не видно на фоне темных стен.
— Моя леди. Возможность сбежать вы упустили вчера.
Как же тихо…
— Мой лорд, — вздохнула Тьяна. — Я устала уверять вас, что не хочу убегать. Признайтесь, может быть, это вы так сильно не хотите на мне жениться? — и исподлобья взглянула на Валантена.
Незачем признаваться, что ей недавно чуть не захотелось сбежать. Но ведь не захотелось же…
А он вдруг рассмеялся.
— Моя дорогая, да мне просто видеть вас уже удовольствие. Я очень хочу на вас жениться. Хотя бы… — он не закончил.
— Хотя бы — что?
— Пойдемте.
Еще несколько шагов внутрь… каблучки Тьяны стучали тут непривычно громко, и платье шуршало. Там, в глубине Храма, было светлее: на алтаре горел огонь, горел высоко, рассыпая искры. Окна здесь тоже были, высокие и узкие, забранные цветными витражами, они света почти не пропускали. Браслеты лежали на столике у алтаря, чтобы их надели, выходя.
— Твердое ли намерение привело вас сюда, дети мои? — священник стоял чуть в стороне.
— Да, — откликнулись они почти хором.
— А открыто ли сердце каждого из вас, Валантен и Тьяна? Готовы ли вы терять, не жалея, ценить дорогое и отдавать дешевое, и идти, не оглядываясь, чтобы найти вам сужденное? — он подошел, встал между ними и алтарем.
Вот так, лорда и эссины здесь нет, есть лишь Валантен и Тьяна. Мужчина и женщина, пришедшие в Храм.
— Да… да, — ответили они, теперь по очереди, Валантен так и держал Тьяну за руку.
Он отпустит ее лишь после венчания.
Священнику подали венцы, он надел меньший на Тьяну, больший на Валантена, для чего тому пришлось нагнуться — священник был невелик ростом. Золотой обруч удобно и плотно лег на голову — видно, причесывали Тьяну со знанием дела.
Священник заговорил, медленно, певуче и непонятно, на древнем языке. Иногда в его речь вплетались и фразы на языке обычном, но Тьяна вдруг поймала себя на мысли, что тоже их не понимает, просто слышит голос, и рука Валантена для нее — самое важное, что может быть на свете.
Самое важное сейчас, и… неужели только сейчас?
— Согласен ли ты, Валантен, быть мужем Тьяны, отныне и навсегда? Любить, почитать, заботиться?
— Согласен.
— Согласна ли ты, Тьяна, быть женой Валантена, отныне и навсегда? Любить, почитать, заботиться?
— Согласна.
А подписанный договор такая глупость, потому как что значит «семь лет до развода»? Что вообще значит «семь лет», если есть только «отныне», и, может быть, будет «навсегда»?
Священник подал руку Валантену и повел их вокруг алтаря, медленно повел, и этот короткий путь показался отчего-то долгим и необычайно важным, и огонь на алтаре немного поднимался с каждым шагом, становился выше, а под конец поднялся еще выше и осыпался и искрами.
— Очень хорошо, дети мои, — священник отчего-то был доволен, — да не потеряет вас взгляд Всевышнего, и Пламя Вседержащее для вас не погаснет никогда.