Кроме того, был еще один ее поступок, уже после того, что все это случилось, — тайное послание, маленькая записка, переданная Майнарду. Она сделала это наскоро, уступив инстинкту любви, который полностью владел ей в ту минуту. Теперь, в спокойном состоянии, в тиши своей комнаты, смелость оставила ее, и девочка сомневалась, правильно ли она поступила.
Это было скорее опасение за последствия, чем раскаяние в самом поступке. Что, если отец узнает и об этом? Или если он будет догадываться и расспрашивать ее?
Бланш знала, что придется признаться. Она была еще слишком юна и бесхитростна, чтобы отпираться. Правда, в последнее время она многое скрывала, но все же ей не приходилось говорить неправду.
Она боялась отца. Рассерженный на нее, он придет в еще большее негодование, если узнает о записке, — возможно, устроит скандал. Как предотвратить это?
Она решила поделиться своими страхами.
— Дорогая Сабби! — сказала она. — Ты думаешь, он догадается об этом?
Вопрос был обращен к темнокожей служанке, которая расположилась на крошечном диванчике в прихожей, рядом с комнатой Бланш, чтобы в этот поздний час прислуживать своей юной хозяйке, разговаривать с ней и утешать ее.
— О чем вы говорите? И кто должен об этом догадаться?
— О записке, которую ты ему передала. Мой отец, разумеется.
— Ваш отец? Я не передавала ему никакой записки. Вы что-то перепутали, мисс Бланш!
— Нет-нет. Я имею в виду записку, которую ты передала ему — тот листок, который я поручила тебе передать.
— О, передать мистеру Майнарду! Конечно, я передала ему записку.
— И — как ты думаешь, тебя никто не видел?
— Не беспокойтесь об этом. Никто не заметил. Сабби положила этот маленький листочек прямо в карман джентльмена — в его наружный карман — так, что никто не увидел. Это было несложно сделать, мисс Бланш. Никто не мог увидеть этой передачи. Нужно было иметь глаза Аргуса[70], чтобы заметить.
Однако самоуверенность, с которой Сабби утверждала это, была внешней, на самом деле она сомневалась. Да, у нее были на то основания, поскольку она успела заметить взгляд, направленный на нее, хотя это не были глаза бдительного стража. Это были глаза кузена Бланш, Скадамора.
Креолка подозревала, что он заметил, как она передала послание, но решила не делиться своими подозрениями с юной хозяйкой.
— Нет, мисс, дорогая, — продолжала она. — Не берите этого в голову. Сабби передала письмо как полагается. И почему ваш папа должен подозревать об этом?
— Я не знаю, — ответила девочка. — И все же я не могу избавиться от страха, что это так.
Некоторое время она лежала молча, размышляя. Но мысли эти были не о ее страхах.
— Что он сказал тебе, Сабби? — спросила она наконец.
— Вы имеете в виду мистера Майнарда?
— Да.
— Он мало говорил. Да и времени у него почти не было.
— Он сказал что-нибудь?
— Да, да, — растягивая слова, с трудом ответила креолка. — Да, он сказал: «Сабби — дорогая Сабби, скажи мисс Бланш, что бы ни случилось, я люблю ее, очень сильно люблю!»
Креолка продемонстрировала природную изобретательность своей расы, искусно сочинив и произнеся эту страстную тираду.
Это была банальная выдумка. Но тем не менее такие слова были нужны ее юной хозяйке, именно их девочка желала услышать.
Эти слова наконец принесли ей сон. Бланш уснула, положив свою нежную щечку на подушку и накрыв белую наволочку распущенными золотыми волосами.
Выдумка служанки была приятна и весьма мудра. Сабби, сидевшая возле кровати и видевшая выражение лица спящей, могла судить по нему, что страхи уступили место мечтам.
Мысли спящей не были страшными и тягостными. Иначе с ее уст не слетело бы во сне тихое бормотание:
— Теперь я знаю, что он любит меня. О, как это сладко, как сладко!
— Девочка влюблена по уши. Ни во сне, ни наяву — никогда она не избавится от своей страсти, никогда!
С этим мудрым предсказанием креолка взяла подсвечник и тихо удалилась.
Однако свет и сладость были только во сне, проснулась Бланш Вернон с тяжелым сердцем.
Во сне она видела лицо, на которое так любила смотреть. Проснувшись, она не могла не думать о совсем другом лице — о лице сердитого отца.
Креолка-наперсница, одевая хозяйку, видела ее дрожь и пыталась подбодрить ее. Напрасно. Девочка дрожала, спускаясь к завтраку.
Все же ей пока нечего было бояться. Она была в безопасности в компании гостей отца, собравшихся за столом. Единственным, кого не хватало, был Майнард.
70
Аргус — великан, сын Геи. Тело его было испещрено бесчисленным множеством глаз, причем единовременно могли спать только два глаза.