Он остановился, опираясь на фонарный столб в центре Пикадилли Серкус, когда появился кэб, подвозивший двух пассажиров — леди и джентльмена.
Лиц обоих пассажиров не было видно в окно: лицо леди было скрыто плотной вуалью, а джентльмен прикрывался газетой «Таймс», которую он держал в руках, словно очень интересовался чтением статьи про некоторого знаменитого политического лидера.
Но, несмотря на это, Свинтон узнал пассажиров кэба — узнал их обоих. Леди была его собственной женой, а джентльмен был его титулованным патроном из Парк-Лейн!
Кэб проехал, и Свинтон не предпринял никакой попытки остановить его. Муж лишь последовал за кэбом, молча и в быстром темпе.
Кэб свернул на Хаймаркет и остановился перед дверью одного из тех укромных отелей, которые известны только посетителям, путешествующим, не обременяя себя багажом.
Джентльмен вышел из кэба, а за ним и леди; оба проскользнули в дверь, гостеприимно открытую перед ними.
Кэбмен, получивший плату за проезд заранее, без промедления уехал.
— Довольно! — пробормотал Свинтон с дьявольской усмешкой на лице. — Этого вполне достаточно. Теперь надо найти свидетеля, который замолвит за меня слово в суде… Ха-ха-ха! До суда-то дело никогда и не дойдет!
Задумав это, он поспешил обеспечить себя свидетелем. Он как раз находился в районе, где это несложно было сделать. Свинтон знал Лейстер Сквер как свои пять пальцев, каждую его площадь и каждый закоулок, и в этих местах ему было несложно найти «приятеля».
Менее чем через пятнадцать минут он уже нашел такового; и еще через пятнадцать минут эти двое были замечены на углу …-стрит, очевидно, за обсуждением небесного явления.
Им, однако, не составило труда обратить внимание на леди и джентльмена, которые вскоре вышли из укромного отеля — сначала леди, а затем, спустя некоторое время после нее, и джентльмен.
Они никак не показали леди, что наблюдают за ней, поэтому она спокойно шла, не обращая на них внимания.
Однако джентльмен прошел, стараясь проскользнуть незаметно, и оба обратили свои лица в его сторону.
Он также скользнул по ним невидящим взглядом, но быстрота, с которой джентльмен поспешил скрыться из их поля зрения, говорила о том, что он узнал, по крайней мере, одного из них, узнал наверняка и при этом от неожиданности едва устоял на ногах!
Оскорбленный муж не совершил никакой попытки последовать за ним. Через некоторое время джентльмен почувствовал себя в безопасности, будучи уверен, что он — или, по крайней мере, она — избежали разоблачения, и спокойно шел по Пикадилли, поздравляя себя со счастливой развязкой!
Радость его была бы гораздо меньшей, если бы он мог слышать слова, которые пробормотал его протеже после того, как расстался со своим «приятелем».
— Я получу это прямо сейчас, — сказал он. — Рыцарский титул для Ричарда Свинтона, или развод со своей женой, безо всяких проблем! Бог благословил дорогую Фан, чтобы она так удачно подыграла мне! Господь благословил ее!
И, произнеся эти низкие слова, экс-гвардеец бросился ловить кэб, на котором поспешил домой, в Сент Джонс Вуд.
Сменив профессию военного на профессию писателя, Майнард не забросил свое новое ремесло после первой книги.
Книга за книгой выходила из-под его пера, и каждая из них упрочивала признание, приобретенное уже после первого литературного опыта.
Некоторые критики, представлявшие молодое направление в прессе, — те немногие мастера слова, кто не признавал традиционных учителей, — смело высказывали свое одобрение: они видели в этих книгах проявление настоящего таланта.
Но критики старшего поколения, основатели «Общества Взаимного Восхищения» — разочарованные во всем, те, кто в любом возрасте и в любой стране готов критиковать искусство и его авторов, — видели в работах Майнарда только «сентиментальные» романы.
Их вдохновением была зависть, а подлинным авторитетом — учитель среднего уровня — редактор журнала, которому они поклонялись, и, стремясь удовлетворить амбиции этого деспота прессы, они пренебрежительно относились к молодому автору.
Было два способа выразить такое пренебрежение. Некоторые из них хранили молчание. Они были более мудрыми, так как молчание критика — самый верный и красноречивый способ осуждения. Они были также мудры и в том, что их слова (точнее, отсутствие слов) не таили в себе никакой опасности противоречия. Прочие говорили, но с насмешкой и презрением. Они нашли выход для своей злобы, используя термины «мелодрама», «беспочвенная выдумка» и прочие банальные фразы, которые, подобно определению «сенсационное», вполне могут быть применены к классическим концепциям автора.