Известие было неприятно многим. Майнарда почти никто не знал, однако газеты писали о нем в связи с Мексиканской войной. Из этого следовало, что он служил в американской армии. Его соперник (о чем все тоже быстро узнали) — служил в английской, и эта неприятная история задевала национальные чувства сограждан капитана.
— В конце концов, — говорили некоторые, — Майнард не американец!
То, что он трус, можно было оспорить тем, что он целый день оставался в гостинице, дожидаясь дуэли, но противник послал свой вызов после того, как Майнард уехал. Свинтон не замедлил оправдать свою задержку — демонстрируя стыд, он все же пояснил, что был накануне пьян и весь день мучился похмельем.
Поскольку о письме Розенвельда, казалось, никто не знал, приговор общества был таков: герой С… — как называли его в свое время газеты — опозорил свое имя, удрав с поля боя.
В то же время не все объясняли его поспешный отъезд трусостью, были те, кто верил в Майнарда и подозревал, что у него могла быть другая причина для отъезда, правда, никто не знал этой причины.
Ситуация была весьма странна: если бы Майнард покинул Ньюпорт не вечером, а утром, его доброе имя пострадало бы гораздо сильнее. Пребывание в гостинице до вечера могло рассматриваться как ожидание вызова, и это защищало его от окончательной дискредитации. Тем не менее он оставил Свинтону поле боя, и тому удалось стать здесь почти героем.
Лорд инкогнито наслаждался победой тихо. Он боялся, что Майнард вернется или случайно встретится с ним в каком-либо другом месте — и на всякий случай не кричал о своем торжестве громко. На расспросы он отвечал, притворяясь смущенным:
— Я оказался в неловком положении! Он уехал, когда я спал, и я не знаю, как к этому относиться. Неловкая ситуация.
История эта, как всегда бывает с подобными историями, быстро распространилась среди постояльцев гостиницы, и, конечно, она достигла ушей семейства Гирдвуд. Джулия была среди первых, кто узнал обо всем — она ведь стала невольным свидетелем отъезда Майнарда. Госпожа Гирдвуд была очень рада услышать, что Майнард уехал, и ее мало интересовали причины такого поспешного отъезда. Ей было вполне достаточно того, что он более не будет ухаживать за ее дочерью.
Но мысли дочери были совершенно иными. Только теперь, когда герой стал недоступен, ей по-настоящему захотелось обладать им. Орел спустился к ней с небес, чтобы позволить погладить себя, но когда она отдернула руку — улетел. Гордая птица была оскорблена и взмыла высоко в небо, чтобы никогда не возвращаться!
Она слушала разговоры о трусости Майнарда, но не верила им. Джулия знала, что для такого поспешного отъезда у него должна была быть веская причина, и относилась к подобной клевете с презрением. Вместе с тем Джулия не могла сдержать некоторой обиды на Майнарда, гнев мучил ее. Уйти, даже не поговорив с ней, не дав никакого ответа на унизительное признание, которое она сделала при выходе из танцевального зала! Она, можно сказать, встала перед ним на колени — и ни слова в ответ! Совершенно ясно: он равнодушен к ней!
Подступала ночь, Джулия вышла на балкон и, опершись о перила, посмотрела на залив. Было тихо, вокруг ни души, только уходящий вдаль пароход излучал слабое мерцание. Его огни еще какое-то время двигались по фиолетовой водной глади, но вскоре исчезли за зубчатыми стенами форта.
— Уехал! — прошептала она, глубоко вздохнув. — Возможно, я больше не встречу его никогда. О, я должна постараться забыть его!
В Нью-Йорк прибыл пароход из Европы, который вскоре должен был отплыть обратно. В то время пароходы компании «Канард» ходили в Европу только один раз в две недели; это потом рейсы стали еженедельными.
Любой, кто пересекал Атлантику пароходом «Канард», знает, что в Нью-Йорке место их прибытия и отправления находится у берега Джерси.
В те дни каждое отплытие парохода было «сенсацией», и толпа, завидев этого левиафана[34], имела обыкновение собираться у причала, где бросал якорь «Канард». Бывало, толпу привлекал не только сам вид парохода, для сборища могли быть и дополнительные поводы: например, наличие на борту знаменитостей — принца, героя, певца или известной куртизанки. Простой народ, не делая различий между ними, удостаивал вниманием всех; прибытие любой знаменитости вызывало одинаковое любопытство.
Но сегодня был особый случай: отплытие парохода «Камбрия», одного из самых медленных и в то же время самого комфортабельного на линии. Сейчас он давно уже эту линию покинул и, если я не ошибаюсь, бороздит более спокойные воды Индийского океана. Его капитан, храбрый и добродушный Шеннон, сменил место службы, больше его не тревожат заботы о пароходе и атлантические штормы. Но он не забыт. Читая эти слова, многие будут растроганы; пламенные сердца, все еще бьющиеся в Нью-Йорке, вспомнят об огромных толпах людей, приходивших на берег Джерси наблюдать отплытие его парохода.