— Они уехали! — воскликнул мистер Свинтон, входя в снятые ими комнаты и обращаясь к красивой женщине, единственной, кто кроме него жил там.
Это была Фан, в шелковом платье, несколько потертом и перекрашенном, но все же очень идущем этой женщине. Фан, с вновь отросшими прекрасными волосами, одетая теперь не как слуга, снова выросла до титула жены!
— Уехали? Покинули Лондон? Или только гостиницу?
Эти вопросы говорили о том, что она все еще участвовала в делах мужа.
— И то и другое.
— И ты не знаешь куда?
— Да, я не знаю.
— Ты думаешь, они покинули Англию?
— Я не знаю. Они выехали из «Кларендона» двадцать пятого числа прошлого месяца — десять дней назад. И знаешь, кто был там, встречал и провожал их?
— Не знаю.
— Но кто, как ты думаешь?
— Не знаю, нет.
Она могла кое-что предполагать. У нее была мысль, но она не высказывала ее, так же как и прочие свои мысли об этом человеке. Если бы она все же высказалась, прозвучало бы имя Майнард.
Но она ничего не сказала, предоставив мужу возможность объяснить все.
Он так и сделал, не оправдав догадку супруги.
— Хорошо, я скажу. Это был Лукас. Та самая тупоголовая скотина, которую мы встретили в Ньюпорте и затем в Нью-Йорке.
— Да, лучше бы мы не встречали его ни там, ни здесь. С этим человеком не следовало иметь никаких дел, Дик.
— Мне это хорошо известно. Возможно, у меня еще будет шанс отплатить ему за все вдвойне.
— Итак, они уехали; и, я полагаю, на них можно поставить крест. Хорошо, пусть будет так, меня они больше не интересуют. Я вполне довольна, что вернулась в старую и дорогую мне Англию.
— И в эти дешевые комнаты?
— Мне все равно. Лачугу здесь я предпочитаю дворцу в Америке! Я лучше бы жила на чердаке в Лондоне, здесь, в этих дешевых комнатах, чем стала хозяйкой того дома на Пятой авеню, где мы так вкусно пообедали. Я ненавижу их республиканскую страну!
Неудивительно, что эта женщина произносит такие слова.
— Я получу все это, — сказал в ответ Свинтон, имея в виду, конечно, не страну, а дом на Пятой авеню. — Я завладею всем этим, даже если мне потребуется десять лет.
— Ты по-прежнему намерен продолжать это дело?
— Конечно, почему я должен отступить?
— Но, возможно, ты упустил свой шанс. Может быть, мистер Лукас уже завоевал расположение леди.
— Да что ты! Я не вижу в нем ничего такого, что могло бы понравиться ей, — он обычная, ничем ни примечательная скотина. Он сейчас вертится вокруг нее, без сомнения. Но что с этого? Я не думаю, чтобы у него что-нибудь вышло с мисс Джулией Гирдвуд. Кроме того, я знаю, что ее мать будет против этого. Если я и потерял шанс добиться ее, так только благодаря тебе, милая.
— Благодаря мне? И как же это, хотела бы я знать?
— Если бы не ты, я был бы здесь несколько месяцев назад, и я мог бы предотвратить их отъезд, или, еще лучше, сумел бы поехать вместе с ними. Я смог бы это сделать. Мы потеряли время на то, чтобы собрать деньги на второй билет.
— Замечательно! И я одна виновата в этом, как я понимаю? Я думаю, что я внесла свою долю. Ты, наверное, забыл, что были проданы мое золото, мои кольца и браслеты, и даже моя великолепная шкатулка?
— А кто подарил тебе все это?
— Замечательно! Вполне достойно тебя — напомнить мне об этом сейчас! Я жалею, что принимала у тебя эти подарки!
— А я жалею, что дарил их тебе.
— Негодяй!
— Ах! Ты, как всегда, знаешь как меня назвать, ты всегда можешь подобрать для меня гадкое слово!
— Я буду называть тебя жалким ничтожеством, трусом!
Последнее слово задело его за живое. Возможно, это был единственный обидный для него эпитет, и тем обиднее, что у нее были основания так говорить, и она знала об этом.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он, внезапно покраснев.
— Что я имею в виду? Что ты трус, и ты это знаешь. Ты герой безнаказанно оскорблять женщину, но когда мужчина встанет у тебя на пути — нет! Ты ничего не можешь ему сказать, только шипишь как гусь! Вспомни Майнарда!
В первый раз за все время такой упрек был брошен открыто, хотя уже не раз после памятных сцен в Ньюпорте она высказывала разнообразные намеки по поводу того, как он сумел избежать дуэли. Ранее он предполагал, что для нее это не более чем подозрения, ведь она никак не могла знать о послании, доставленном якобы слишком поздно. Он приложил немало усилий, чтобы скрыть это обстоятельство. Однако из того, что она сейчас сказала, было ясно, что она знает все.
И это было действительно так. Джеймс, официант и другие слуги рассказали ей обо всех сплетнях и слухах, ходивших в гостинице; все это, дополненное ее собственными наблюдениями, составило цельную картину. И если ее подозрение только неприятно беспокоило Свинтона, то ее уверенность просто взбесила его.