Медлин протянула ему портрет.
— Вы действительно его написали?
— Да, — безжизненным голосом ответил Анатоль.
Множество вопросов роилось у нее в голове, но разве она могла задать самый главный: как, обладая таким мастерством, мог Анатоль изобразить лицо, настолько непохожее на его собственное?
— Значит, это должен был быть автопортрет? — осторожно проговорила она. — Вы смотрелись в зеркало, когда работали?
Он издал хриплый смешок, откинул назад спутанные волосы, провел пальцем по шраму.
— Неужели может прийти в голову, что я смотрелся в зеркало?
— Я просто подумала, что… что вы писали портрет, когда были моложе.
— Мне было всего пятнадцать, но даже тогда мое лицо нисколько не походило на изображенное на портрете.
— Пятнадцать! — воскликнула Медлин в благоговейном восторге. Она знала многих известных художников, не обладавших и малой толикой таланта юного живописца. — Вы были гением!
— Я был глупцом, — сказал Анатоль. — Даром тратил время, изображая человека, которым не был и не мог быть. Человека, который… — Он сжал в мозолистой ладони ее шелковистую прядь, в глазах появилась безнадежность. — Человека, который не напугает свою невесту настолько, что она спрячется от него в библиотеке.
— Я не боюсь вас. Во всяком случае, не настолько, чтобы прятаться, — решительно возразила Медлин. — Я пришла в библиотеку, чтобы добыть кое-какие сведения.
— Какие?
— О первой брачной ночи, — поборов гордость, выпалила Медлин. — Я не имею ни малейшего представления о том, что должна делать.
И отвернулась, приготовившись к взрыву смеха… но в комнате наступила тишина, такая долгая, что Медлин не выдержала и взглянула на Анатоля.
Он стоял словно пораженный громом. Наконец ему удалось выговорить:
— Но это должна была объяснить вам матушка!
— Она всегда была слишком занята выбором нового платья или посещением нового салона.
— А сестры? Фитцледж говорил, что у вас замужние сестры.
— Луиза и Джулия? — Подобное предположение могло лишь позабавить Медлин. — Они младше меня. Это я всегда их учила и давала советы. Как я могла прийти к ним и признаться, что я…
— Что вы чего-то не знаете? — сухо закончил за нее Анатоль.
— Вот именно.
— Что же тогда вы собирались делать? — Медлин решила, что сейчас не время объяснять Анатолю, как она мечтала, что нежный и терпеливый возлюбленный посвятит ее в тайны супружества. Она неловко затеребила ленту на шее.
— Я надеялась на свою горничную Эстеллу. Француженки, кажется, от рождения осведомлены о подобных вещах… но, поскольку она уехала, мне оставалось лишь обратиться к книгам.
Анатоль огляделся по сторонам, очевидно, оценивая библиотеку с новой для него точки зрения.
— И здесь нашлись подходящие книги?
— Нет, — хмуро ответила Медлин. — Ничего практического. Лучшее, что мне удалось отыскать, — фраза Чосера, где упоминается некое «орудие», но этого явно недостаточно.
— Пожалуй. — Анатоль задумчиво наморщил лоб.
Медлин ожидала, что ее признание его позабавит. Или разозлит. Однако же Анатоль был озабочен не меньше ее самой. И Медлин пришла в голову ужасная мысль.
— Боже мой, вы тоже девственник, — пробормотала она. — Неужели?
— Конечно, нет! Однако я никогда не имел дела с благовоспитанными дамами и никогда еще не ложился в постель с девственницей. — Анатоль подошел к окну и до пояса высунулся на улицу.
Медлин молча наблюдала за ним, и вдруг ее осенило. Несмотря на чисто мужскую браваду, Анатоль боялся этой ночи не меньше, чем она сама. Только Медлин искала поддержки в книгах, а он — в ночной тьме за окном.
Свет свечи смягчал его жесткий профиль, и лицо Анатоля обрело несвойственную ему беззащитность. Медлин поймала себя на том, что вопреки высоким могучим плечам Анатоль сейчас видится ей пятнадцатилетним подростком, который некогда бродил по комнатам огромного пустого замка. Снедаемый одиночеством, он проводил время с красками и кистью, пытаясь переделать собственное лицо.
Какие темные силы превратили этого мальчика в мужчину с глазами одержимого и шрамом на лице, мужчину, который любит лошадей и ненавидит книги, мужчину, разум которого стал полем битвы между его волей и древними предрассудками? Анатоль казался непостижимым… и все же Медлин должна постичь его, потому что стала его женой.
Последний раз взглянув на портрет, она положила миниатюру на стол, потом подошла к Анатолю и тихонько потянула его за рукав.
— Милорд, — собравшись с духом, сказала она, — мы с вами разумные люди и наверняка найдем способ справиться с тем, что нам предстоит.
Медлин улыбнулась через силу, но рука, которую она протянула Анатолю, была тверда.
— Уже поздно. Думаю, нам пора подняться в спальню.
Анатоль смотрел на протянутую руку, словно боялся, что Медлин вот-вот ее отдернет. Потом он медленно и бережно сжал пальцы Медлин в своей горячей сильной ладони.
— Вы правы, миледи, — хрипло проговорил он, поднося руку жены к губам.
Потом взял подсвечник, и супруги рука об руку вышли из библиотеки.
В спальне Медлин уже царила особая атмосфера, присущая женщине. Сладко пахли духи, на туалетном столике лежали щетки для волос с ручками из слоновой кости, ленты, кружева и другие предметы, столь же загадочные для Анатоля, как сама его невеста.
Медлин стояла у кровати, и единственная свеча освещала ее лицо, застенчиво и выжидающе поднятое к нему. Анатоль понимал, что первый шаг должен сделать он.
А он лишь смотрел на Медлин, словно деревенский увалень. Рука все еще горела от прикосновения нежных пальцев. Он не мог припомнить, когда в последний раз кто-либо отваживался протянуть ему руку. Может быть, никогда.
Этот бесхитростный жест глубоко потряс душу Анатоля. Весь день он мечтал о том, как овладеет Медлин, а вышло, что она каким-то странным образом овладела им.
Минуты шли, и волнение Медлин усиливалось. Теребя подол платья, она спросила:
— Мне надеть ночную рубашку?
— Нет, — хрипло ответил Анатоль. — Она вам не понадобится.
— О-о! — Медлин залилась румянцем, поняв, что он имеет в виду.
Анатоль поморщился, ругая себя за грубоватый ответ. Он подошел к Медлин, обнял… но руки его словно одеревенели, скованные тем, что в его объятиях девственница. Медлин и понятия не имела, какой жар терзает его плоть. Одно неловкое движение, слишком грубая ласка — и он разорвет тончайшую нить, которая только-только возникла между ними.
Анатоль клял себя последними словами, когда случайно выдал Медлин тайну портрета… но каким-то непостижимым образом эта обмолвка лишь улучшила дело. Она оставила портрет в библиотеке, словно забыла о нем. Анатолю казалось, что он одержал верх над соперником.
Медлин, вся напрягшись, все же позволила мужу притянуть ее к себе. Упругие девичьи груди касались его груди, причиняя сладкую муку, и Анатоль всем сердцем жаждал покрыть их страстными, пылкими поцелуями.
Вместо этого он целомудренно прижался губами к ее лбу, а потом осторожно нашарил на спине шнуровку платья.
— Подождите! — воскликнула Медлин, упершись руками ему в грудь и глядя на него снизу вверх широко раскрытыми глазами. — Сначала объясните.
— Что объяснить? — пробормотал Анатоль, опьяненный ее близостью, запахом нежной кожи.
— Объясните, что мы собираемся делать. Кровь, так резво бежавшая по жилам Анатоля, застыла, и он в ужасе уставился на Медлин. Нет! Неужели она и вправду ждет объяснений?
Судя по серьезному выражению в глазах Медлин, так оно и было. Анатоль беззвучно застонал. Только Медлин могла потребовать рассудительных объяснений такого безрассудного явления, как слияние плоти, извечная страсть мужчин и женщин.
— Пожалуйста! -взмолилась она, поняв, что услышит отказ. — Мне было бы гораздо легче…
Анатоль крепче сжал ее талию и судорожно сглотнул. Он без труда обсуждал самые интимные стороны жизни с грумами и конюхами. Почему же так нелегко говорить об этом с собственной женой?