Мариус бормотал что-то ласковое и одновременно накладывал на бедро Уилла тяжелый зажим. С губ юноши вырвался крик боли, Триггу пришлось придерживать его. Уилл извивался и стонал в руках старика, слипшиеся пряди соломенных волос закрывали его обезумевшие от боли глаза.
Эти глаза были такими чистыми и доверчивыми в ту ночь, когда Анатоль прочел в них приговор юноше. Тогда он приказал Уиллу не брать в руки топор, а потом… Потом просто о нем забыл.
«Да, — с болью подумал Анатоль, — в те дни я был слишком поглощен Медлин, каждую минуту думал только о ней».
Но ему следовало бы найти время подумать и об Уилле. Он мог бы сделать для его спасения больше, чем раздавать бессмысленные приказы. Например, приставить к нему кого-то из слуг, чтобы постоянно следил за парнем, приказать убрать из замка все топоры или…
«Мог бы, мог бы, мог бы…» Эти слова стучали в висках Анатоля, словно литания, слишком знакомая и бесполезная. Он прислонился к дверному косяку.
Первым заметил его Мариус. Велев Триггу промывать рану, он вытер руки о фартук, подошел к Анатолю и заговорил, понизив голос, чтобы Уилл его не слышал:
— Да, кузен, твой слуга хорошо поработал над своей ногой, но он не умрет.
— Я знаю, — хрипло сказал Анатоль.
— Но рана слишком глубокая. Я не смогу сшить все мускулы и сухожилия, повреждения слишком серьезны. Его нога… ногу придется отрезать.
— Черт побери, я знаю!
Мариус пристально посмотрел на Анатоля, в его глазах мелькнуло понимание.
— Прости, — сказал он, — я не сразу понял… Сочувствие Мариуса лишь усугубляло боль и отчаяние Анатоля. Он прошел мимо кузена, заставил себя подойти к Уиллу, взглянул ему в лицо. Миловидный юноша исчез, превратившись в перепуганного мальчишку, и в то же время в его лице уже угадывался будущий жалкий калека.
При виде Анатоля глаза Уилла расширились от ужаса.
— Хозяин, — пролепетал он, — простите меня. Я этого не хотел. Не хотел вас ослушаться. Только я забыл, что вы сказали насчет топора.
— Ничего, Уилл, ничего, — пробормотал Анатоль. Извинения Уилла словно лезвием топора вонзались в его собственную грудь.
— Он выставлялся перед девицами — Нэнси и этой дочкой Кинноков, — проворчал Тригхорн, скрывая участие под маской неодобрения.
— Я только хотел показать, какой я сильный… а топор был слишком тяжелый. Он соскользнул. Простите, хозяин, мне так…
— Перестань извиняться, черт тебя побери! — бросил Анатоль куда резче, чем хотел. Уж лучше бы Уилл проклинал его, плюнул бы ему в лицо, как это сделала Бесс Киннок, когда умерла ее мать…
Крупные слезы катились по лицу Уилла, и Анатоль неловко погладил его по голове, убрал волосы с лица.
— Я сержусь не на тебя, парень, — уже мягче проговорил он.
— Но… Я же испортил свою новую ливрею. Что я скажу хозяйке?
— Она не будет сердиться. Она купит тебе новую ливрею, и все будет…
«Хорошо». Эта ложь застряла у Анатоля в глотке, потому что он увидел, что Мариус уже разложил на столе хирургические инструменты. Свет свечей холодно играл на острых зубьях пилы, ампутационном ноже, иглах.
Анатоль ощутил приступ тошноты. Он схватил кузена за руку, уволок его в дальний угол.
— Ради всего святого, Мариус, — зашептал он в отчаянии, — ты уверен, что это единственный выход? Ты же учился в университете, перечитал все секретные записки Дейдры. Вопреки всем обычаям ты стал и врачом, и хирургом одновременно. Никто из живущих не смыслит в медицине больше тебя. Ты должен…
Мариус печально покачал головой, и Анатоль умолк.
— Прости, Анатоль. Моя способность ощущать чужую боль намного превосходит дар исцеления.
В сущности, Анатоль и не ожидал другого ответа, но все равно ощутил крушение надежды. Надежды, которая вспыхнула на миг и тут же угасла.
Он выпустил руку Мариуса, устало прислонился к стене.
— Тогда начинай.
— Да, но, думаю, тебе лучше уйти. Тебе незачем здесь оставаться и…
— И опять проходить через все это? — С губ Анатоля сорвался полный горечи смешок. — Это часть моего наследства, кузен. Переживать каждое несчастье дважды.
— Тогда возьми себя в руки. Я не уверен, что смогу сделать все, как надо, ощущая и его боль, и твою.
Тихие слова Мариуса, мука в его глазах пристыдили Анатоля. Он забыл о том, что он не единственный из Сентледжей, кто страдает от своего дара.
Но в жизни Мариуса уже никогда не будет света. А у него есть Медлин.
Анатоль никогда не умел утешать, так же как не умел принимать утешение. Он только положил руку на плечо Мариуса, слегка сжал пальцы. На секунду их взгляды скрестились, и оба с новой силой ощутили свое родство и близость.
Мариус вернулся к своему печальному занятию, а Анатоль постарался исполнить просьбу кузена — подавить чувства, посадить их под замок. Это получалось у него лучше, пока в его жизнь не вошла Медлин. Он умел держать свои страхи, печали и боль в самых потаенных уголках души и не выпускать на волю… но эта женщина пробудила его душу.
Держать себя в руках ему стало еще труднее, когда Уилл понял, что должно произойти.
— Нет! — закричал он, пытаясь скатиться со стола.
Тригг навалился на него, но Уилл вырывался что было сил. Слова Мариуса потонули в отчаянных рыданиях юноши.
— О нет! Ради бога, прошу вас, дайте мне умереть!
Тригг прижал его плечи к подушкам, но Уилл рванулся к Анатолю. В его глазах плескался ужас.
— Хозяин, пожалуйста, не позволяйте им меня калечить! Простите! Я никогда больше вас не ослушаюсь! Помогите мне!
Анатоль зажмурился, отвернулся, не в силах выносить этих криков, которые точно пронзали душу. Мариус направился к двери, чтобы позвать еще кого-нибудь на помощь, но Анатоль приказал:
— Отпустите его!
Тригг изумленно посмотрел на хозяина и застыл в нерешительности. Мариус неодобрительно нахмурился.
— Держите мальчика покрепче, мистер Тригхорн, — сказал он. — Милорд, я настаиваю, чтобы вы…
— Проклятие, я не хочу, чтобы с парнем обращались так грубо! Тригг, отпусти его. Немедленно!
Взгляд Тригга метался между Мариусом и Анатолем, но, как всегда, он подчинился приказу хозяина и, отпустив руки Уилла, отошел в сторону.
Уилл приподнялся на локтях, его грудь тяжело вздымалась и опускалась. Он устремил на Анатоля взгляд, полный облегчения и благодарности. Этот взгляд ужалил Анатоля, словно раскаленный клинок, он-то знал, что сейчас разрушит надежду юноши.
Он пристально посмотрел в глаза Уиллу, прижал ко лбу дрожащие пальцы, чтобы лучше сосредоточиться, и увидел, что лицо Уилла исказилось от ужаса. Юноша понял, что замышляет хозяин.
— Не надо! Пожалуйста, не надо!
Стараясь не слышать этой мольбы, Анатоль сосредоточил свою силу в двух невидимых руках, которые нежно, но с нечеловеческой силой прижали Уилла к столу.
В висках у него застучало, зрение померкло, и как бы издалека он услышал голос Мариуса:
— Анатоль, ты не сможешь…
— Займись своим делом, Мариус, — хрипло проговорил Анатоль. -: И побыстрее.
Потом все исчезло. Остались только Уилл, темная сила и боль, пульсирующая в голове.
Боль, которая стала еще сильнее, когда раздался первый душераздирающий вопль Уилла.
Тихая ночь опустилась на замок Ледж. Небо было похоже на черный бархат, расшитый бисером звезд. Море мерно дышало, и лунный свет блестел на его поверхности.
Но Анатоль, глядя из окна своего кабинета, видел лишь кромешную тьму, а в ушах у него до сих пор звенели крики и рыдания Уилла. Теперь он мог добавить голос Уилла Спаркинса к другим голосам — тех, кого он проклял своими предсказаниями и не сумел спасти.
Голова все болела от чрезмерного напряжения, а в сердце росло желание поступить так, как он поступал всегда после столь мрачных событий, — бежать от своего наследия, бежать из дома; спрятаться в скалах, как прячутся дикие животные, чтобы зализать раны. Там Анатоль мог кричать во весь голос о своем отчаянии, и никто не слышал его, кроме ночных птиц и волн, бьющихся о берег.