— Я только знаю, что сейчас он в тюрьме. И его продержат там до тех пор, пока вы или Диллон не заберете его оттуда.
Эмилио надо спасать. А вдруг Диллона сейчас нет в хижине? Джесси призвала на помощь все свое обаяние.
— Скажите, пожалуйста, гм, Билл, да? — улыбнулась она в трубку.
— Да. — Голос потеплел, но все еще звучал настороженно.
— Если Диллон решит этим заняться, но сразу же приехать не сможет, кого в Сан-Мигеле можно попросить помочь?
— Можно обратиться к судье Паттерсону. Он в отставке, но до сих пор имеет влияние.
— Не могли бы вы дать его телефон?
— Я не уверен, что это в моей компетенции. — Он был готов повесить трубку, поэтому она уже не улыбалась.
— Послушайте, Билл. Когда Диллон все узнает, то первое, что будет его интересовать, кто и что сделал, чтобы помочь этому мальчику. Эмилио много значит для него. Очень много!
— Но если вы ошибаетесь, то я могу потерять работу из-за того, что дал вам этот телефон.
— Билл, сейчас нужно действовать. Сделайте все, что в ваших силах!
— Ладно, — со вздохом сказал он и продиктовал ей номер.
— Спасибо.
Она сразу позвонила в аэропорт и заказала билет, а затем набрала номер судьи. Джесси объяснила ему, кто она такая и что хочет. Иметь дело с судьей оказалось намного проще, чем с Биллом. Он пообещал: к тому времени, как она прилетит, Эмилио освободят. Она сердечно поблагодарила судью и сломя голову помчалась в аэропорт.
Пока самолет приземлялся, ее мучили страх, злость, чувство вины. Но зрела решимость действовать. Она собиралась забрать Эмилио, выяснить, что с ним случилось, удостовериться, все ли в порядке с Ангелиной, а затем найти Диллона. Если он по-прежнему не готов усыновить этих детей, она сделает это сама.
Хотя разговор с судьей ее успокоил, Джесси была не готова к тому, что Эмилио придет встречать ее в аэропорт. Его худенькое тело дрожало, а в печальных карих глазах стояли слезы, которые он изо всех сил старался скрыть. Она обняла его и поняла, что прилетела за ним. И ей было совершенно безразлично, совершил он то, о чем говорят, или нет.
Она ожидала, что он расплачется, и думала лишь о том, как бы не расплакаться самой. Но он просто стоял, дрожа, протянув к ней ручки, как к своей последней надежде в этом мире.
Когда дрожь прекратилась, она взяла его за руку и повела с залитого солнцем поля аэродрома.
— Ты голоден?
Он покачал головой. Она понимала, что скорее всего это не правда, но настаивать не стала.
Держа его за руку, Джесси прошла с ним через стоянку к скверу и остановилась у скамейки под деревом.
— Давай посидим. Ты расскажешь, что с тобой случилось?
По-прежнему молча Эмилио сел на скамейку. Он сцепил руки и уставился в землю перед собой. Следуя его примеру, она тоже сцепила руки и положила их на колени.
— Прежде всего я хочу узнать, правда ли ты это сделал, — мягко спросила она.
Он кивнул, не поднимая головы, и глаза у Джесси округлились от удивления. Она не могла в это поверить даже после его признания.
— С ружьем?
Он кивнул, и Джесси расцепила руки, чтобы одной из них схватиться за сердце, после чего глубоко вздохнула.
— И кого же ты хотел ограбить?
— Винный магазин. — Его ответ был кратким, но по крайней мере он заговорил. Джесси посчитала это прогрессом.
— А почему именно винный?
— Меньше народа. Можно было ограбить овощной, но там вокруг полно людей. Можно кого-нибудь ранить.
— Откуда ты все это узнал? — Она понимала, что так бурно высказывать свое удивление неправильно, но ничего не могла с собой поделать.
Он пожал плечами и ответил как взрослый:
— Послушал, как говорят люди.
— О том, как лучше грабить?
— Да. И о многом другом.
Джесси справилась со своим удивлением и строго сказала:
— Ребенку не следует интересоваться подобными вещами.
Он чуть-чуть повернулся к ней и снова пожал плечами.
— Жизнь не проста. Но как-то выживать надо?
— Зачем ты это сделал, Эмилио? — требовательно спросила она. — И хватит ходить вокруг да около. Я хочу знать правду.
— Мы хотели есть.
— А бабушка?
— Она заболела и не встает с постели. У нас не было денег. Ангелина хотела есть и плакала. Мне нужно было что-то делать.
— И ты решил ограбить магазин? Где ты раздобыл ружье?
— Это ружье моего дедушки. Оно лежало в бабушкином комоде. Но я его взял для того, чтобы продать. Оно даже не было заряжено. Я пошел не воровать.