— Трогай! — тем временем приказал мой муж кучеру.
— Но моя тетя… — прошептала я в ужасе, вспомнив, что из-за суматохи на ступенях церкви забыла проследить, чтобы тетушка Лавиния отбыла домой в цельности и сохранности. — Она же будет волноваться! А когда она волнуется, она… Она становится полностью невменяемой!
И тут же осеклась, подумав, что зря это сказала. Моему новоиспеченному мужу может не понравиться наличие неадекватной родственницы, а там и до столичного сумасшедшего дома недалеко!..
— Уверен, с вашей тетушкой все будет хорошо. Мои друзья за этим проследят, — отозвался он любезно. — Нам же с тобой стоит серьезно поговорить.
— Ну раз стоит, то давайте поговорим, — вздохнула я, с тоской уставившись в окно, за которым исчезала махавшая нам на прощание толпа.
Тетушки Лавинии нигде не было видно, лишь несколько приютских мальчишек бежали вслед за каретой, все еще крича: «Счастья вам, леди Одри!». На это я, слабо улыбнувшись, покачала головой. Потому что счастливой себя не ощущала, а им следовало поскорее вернуться под присмотр монахинь.
— Мне хочется многое у тебя спросить, Одри! — произнес Тайлор Бростон.
— Спрашивайте, — разрешила ему, но поворачиваться не спешила.
Рассматривала липовую аллею на выезде из Нукка, вековые стволы и огромные кроны, а еще видневшиеся вдали мои оросительные каналы. Только вот воды все равно не хватало, потому что Росса стремительно мельчала. Правда, было еще озеро, от которого мы только начали копать…
Но вместо того, чтобы решать все эти проблемы, я вышла замуж, и мне достался излишне любопытный муж!
— Расскажи мне о привезенном в столицу портрете, — произнес он. — Вернее, о причине, по которой он столь разительно отличается от оригинала.
На это я лишь пожала плечами.
— Я-то тут причем? Вам стоит поинтересоваться об этом у вашего художника, раз уж вам кажется, что тот оказался не на высоте.
— Метр Мастерсон, лучший портретист столицы? — усмехнулся Тайлор Бростон. — Интересно, что с ним случилось в «Высоких Соснах», раз уж его настолько подвели таланты?
— Вполне возможно, с ним случилась рябиновая настойка няни Флоренс. За три дня своего визита он истребил чуть ли не все ее запасы.
Сказав это, снова отвернулась к окну. Тобиас по моей просьбе старательно его спаивал, но столичный метр не слишком-то и сопротивлялся…
Некоторое время мы ехали в молчании, пока Тайлор Бростон не произнес:
— Жители Нукка, градоначальник, твои арендаторы, дети, монахини, даже священник Темного Культа… Похоже, весь округ Гленншир желает счастья леди Одри. Что я еще не знаю о своей жене?
На это я промолчала. Потому что он не знал обо мне ровным счетом ничего.
— Расскажи мне, — попросил Тайлор Бростон. — Поговори со мной, Одри!
Но я не стала. Вместо этого продолжала смотреть в окно, за которым уже потянулась моя родная земля, потому что карета, подпрыгивая на ухабах, наконец-таки достигла владений Нейтонов. Обработанная и засеянная, но все-равно страдающая от засухи, несмотря на то, что ко многим полям мы подвели воду.
…Нам нужен был дождь. Настоящий летний ливень, который напитал бы истосковавшуюся по влаге землю.
А еще я втайне радовалась тому, что очень скоро мы доедем до «Высоких Сосен», и я смогу затеряться среди гостей, привычно взяв на себя обязанности хозяйки, а вечером предложу Тайлору Бростону сделку, от которой он не сможет отказаться.
Вернее, не станет, потому что был явно не дурак.
И мне не придется ему ничего рассказывать. Например, о том, как я жила одна. Брошенный после смерти матери ребенок, которого отец не пожелал больше видеть, потому что я оказалась слишком на нее похожа. Сбежал от меня на войну и не показывался целых пятнадцать лет. Да, иногда возвращался в Валор, но никогда не приезжал в «Высокие Сосны», останавливаясь в столичном доме, где мне были не рады.
Правда, иногда отец писал мне письма. По одному в год, которые доставляли аккурат на мой день рождения. Еще он писал тетушке Лавинии, но та с каждым годом сдавала все сильнее, и в последние лет так пять отвечала за нее уже я. Не хотела, чтобы отец обо всем догадался и отправил ее в сумасшедший дом.
А вот письмо от Тайлора Бростона было всего лишь одно. Ровно за две недели до свадьбы, в котором он изъявил желание на мне жениться.
— Тогда, пожалуй, я расскажу немного о себе, — произнес он, нарушив повисшее в карете молчание. — Вернее, о тех причинах, по которым наша первая встреча состоялась на ступенях Церкви Великой Матери лишь этим утром. Наверное, ты упрекаешь меня в равнодушии…