Катя любила маму больше отца, хотя ладить с ней было сложнее. Смелая мамина красота приносила больше горя, чем радости, как и покойной бабушке. Подруг у матери не водилось: редкая женщина осмеливалась пройти рядом с ней по улице, не то что привести в общество мужа или жениха. Несмотря на кристальную мамину честность, всюду, где бы она ни находилась, её настигали безжалостные сплетницы, приписывая романы на стороне. Удивляться нечему – мама относилась к тем женщинам, вслед которым оборачиваются на улице.
Однажды в военном городке жилистая краснолицая беларуска, муж которой открыто заглядывался на маму, ворвалась на общую кухню с матерной бранью и схватила нож. Катя, которой едва исполнилось пять, окаменела от ужаса, забившись в угол. Мама же нисколько не изменилась в лице, молча сняла с плиты тяжёлую чугунную сковороду и выставила перед собой. В ту минуту Катя ясно ощутила, сколько в матери дремлющей первобытной силы, натянутой, как тетива вогульского лука.
В другом гарнизоне целую неделю какой-то поклонник засовывал в ручку входной двери букеты цветов, а на восьмой день дверь измазали дерьмом. Отец и тогда не сказал матери ни слова – верил ей безоговорочно.
11
Кате показалось, что Таня уснула, и она замолкла. Рука дочери тотчас высунулась из-под пледа и цепко схватила её за запястье. Катя легонько пожала влажную ладошку дочери.
–
Тётя Зоя жила здесь? – спросила Таня, не отрывая внимательного взгляда от потолка.
–
Да, это её квартира.
–
А почему тётя Лиза меня не любит?
У Кати невольно вырвался смешок. Тётя Лиза – сестра Дракона. Она, как и Катина покойная тётя Зоя, была врачом. На этом их сходство заканчивалось. Елизавета Ефимовна была высокая, худая и какая-то бесцветная, с коротко стриженными осветлёнными волосами над бледным вытянутым лицом, на котором яркими пятнами выделялись подведённые чёрным глаза и губы цвета томатного сока. Чтобы быть в форме, она постоянно жевала овощи: салат, капусту, морковку, что вкупе с печальным выражением глаз делало её похожей на корову. Елизавета Ефимовна считала себя утончённой аристократкой, в честь чего возвела в своей огромной московской квартире нелепые колонны из гипсокартона и обставила комнаты роскошной безвкусной мебелью. В ней всего было слишком: выходя из дома, она стремилась надеть как можно больше украшений; делая макияж, превращала себя в куклу.
До рождения Тани Катя видела Елизавету Ефимовну дважды: на их с Драконом свадьбе и на юбилее его матери. Катю она не жаловала, говорила с ней подчёркнуто холодно и только по делу, не улыбалась, зато без стеснения разглядывала её, как музейный экспонат, со всех сторон.
За две недели до рождения Тани Дракон объявил Кате, что из родильного дома она поедет на две недели к Елизавете Ефимовне, которая по счастливой случайности взяла на эти дни отпуск, но не запланировала никаких поездок. Она, мол, педиатр, и знает лучше Кати, что нужно новорождённой, а он за это время закончит ремонт в их новом подмосковном доме. Он говорил обо всём этом, как о деле решённом, как будто её согласия не требовалось, словно она была предметом интерьера, который легко перевезти из дома в дом.
Как только Катя представила, что полмесяца будет заперта в чужой квартире с человеком, который смотрит на неё с презрением, с ней случилась истерика. Дракон и не думал её успокаивать – ушёл на кухню, выпил молока, полистал журнал и, услышав, видимо, что рыдания беременной жены немного стихли, показался в дверях комнаты:
–
Успокоилась?
Хлюпая носом, она отвернулась к стене.
–
Катюша, мне непонятен твой эгоизм. Ты думаешь не о ребёнке, не о своём теле, как о вместилище для этого ребёнка, не обо мне, а лишь о своём уязвлённом (якобы) самолюбии. По непонятной причине ты отвергаешь помощь человека, который абсолютно ничем тебе не обязан. Лиза – настоящая христианка, и она демонстрирует это не копчением неба с помощью копеечных свечей, а своими делами. Лиза жертвует ради тебя своим личным временем. Так будь хоть каплю ей благодарна…
–
Там всё чужое, – простонала Катя. – Это чужой дом, и я буду там одна. Почему я не могу приехать сюда и позвать свою маму…
–
При всё уважении, Катюша, твоя мама – школьный учитель. Вряд ли она чем-то сможет помочь тебе, тем более, что её опыт материнства имел место…
В такие минуты она готова была ударить его по лицу. Когда Дракон “выходил на режим”, он начинал тарахтеть как по писаному, с нечеловеческими канцеляризмами, на одной ноте, и каждое слово отдавалось у Кати в голове.