— Опять пожрать прилетел? Ну так — увы! У меня ничего нет! — развела руками в стороны я, отчего-то смущаясь своей тонкой как паутина ночнушки. Других, к сожалению, в Древнем Египте не делали.
Время шло. Я смотрела на птицу, сокол смотрел на меня. Я вспомнила, что сокол ассоциировался у египтян с Хором, богом, рожденным от Исиды и Осириса. По праву он являлся богом Солнца и Неба. А что, если это он? Прилетает тут, вынюхивает… А потом бац и сожрет? Или еще чего…
— Простите, а Вы случайно не Хор? Или Гор, как правильно произносить?
Мне показалось или птица вполне разумно усмехнулась? Посидела немного, а затем перелетела на балкон.
— Значит не Хор… — прошептала я, укутываясь в одеяло с головой и надеясь, что за ночь мне глаза никто не выклюет. Может, он ждет именно того как я засну?
***
14.2
Негативные мысли снова полезли в голову. Как попасть домой? Может это все сон? Кауаб какой-то странный… Этот сокол явно ненормальный… А чем питаются птицы?
Я почувствовала, как прохладная ладонь легла на разгоряченный от волнения лоб.
— Хетепхерес… — послышалось мне, но я побоялась открыть глаза. Кто мог проникнуть в комнату, когда я сплю?
— Я сплю… — сонным голосом ответила я своему наваждению, зажмуриваясь еще сильнее.
— Спи спокойно, Юлия… А я пока посторожу твой сон… Ничего не бойся…
“Ничего не бойся…” — эхом отозвалось в моей голове, а тело с благодарностью расслабилось. Чья-то ладонь на лбу успокаивала, даря избавление от ночной духоты, а голос тихо шепчущий мое имя, успокаивал и медленно погружал в мир грез…
***
Фараон Джедефра вернулся во дворец под утро. Быстрым шагом прошелся по длинному коридору, поднялся по лестнице выше, чтобы скорее уединиться в своих покоях с кувшином финикового ликера и отчетами местных магов. Осирис был не слишком благосклонен в этом месяце. Разлив был скуден. Что могло ждать Египет в последующие месяцы? Возможен ли был голод?
— Великий Фараон Джедефра, брат мой… — услышал он знакомый с детства голос.
Мужчина обернулся, чтобы увидеть женщину, его сестру, похожую как две капли воды на богиню Баст. Такую же гибкую и тонкую, словно кошка. Она стояла у дверей его покоев, держа в руках сосуд такого желанного сейчас ликера.
— Я знаю, что тебе тяжело узнавать тяжесть предательства… — тихо сказала она. — Могу ли я составить тебе компанию в этом утешении?
Джедефра смотрел на нее, красивую, грациозную, стройную, с такими невинными пушистыми ресницами, с губами, очерченными золотой краской, изящными скулами… Но сердце его не отзывалось бешеным стуком на ее присутствие, оно ныло от боли и пустоты, вспоминая испуганные глаза на лице хорошенькой девушки, там в гробнице. Он уже тогда решил, что она будет его…
Фараон не хотел вспоминать. Он едва сдерживался, чтобы не зарычать от тоски. Взгляд невольно поднялся на припухшие вызолоченные губы Хентетенки. Она ведь уже давно за ним ходит… Сможет ли она заполнить его пустоту? Вряд ли… Но на время, хотя бы…
Не помня себя, Джедефра обхватил сестру руками, прижимая к себе, целуя в щеки, нос, губы, прижимая к себе, он пил ее, словно тот же ликер, но не насыщался. И от этого хотелось разорвать сердце на части, но он не мог. “Не сейчас… Не сдаваться так просто… Атон не стал бы воскрешать меня, обрекая на мучения. Эта девушка, Юлия… Его сестра Хетепхерес, она еще будет его. Она будет плавиться в его руках так же, как плавится сейчас Хентетенка. Будет умолять его о поцелуях… Но не сейчас. Тогда, когда враг его, Кауаб будет присутствовать в мире мертвых. Не раньше.
— Джедефра… Мой Джедефра… — шептала Хентетенка, обманывая саму себя. Ей уже давно было открыто то, что должно произойти, но она по-прежнему верила в то, чего на деле же не было и будет.
15.1
Потянулись дни. Они были различны и в то же время одинаковы, словно цветные бусины, собранные в причудливое ожерелье. И первые из них я жила лишь надеждой на скорое наступление Перет. Я вынашивала планы о том, как доберусь до Абу-Роаш, представляла как снова предстану перед Анубисами, так хладнокровно совершившими надо мной и Фараоном Джедефра ритуал… И если эти мысли вначале были сладки как цветочный мед, то теперь с каждым днем, с близившимся Перет, они стали приторны и горьки. Я поймала себя на мысли, что сроднилась с Египтом, словно была его дочерью. Я привыкла к вкусной и простой еде, к свежему хлебу, который приносил Кауаб, к его разговорам, пусть немного наивным, с мечтами о мире во всем мире и равенстве людей, я привыкла к тому, что на главной площади в городе здесь всегда сидят музыканты и играют такие странные для моего слуха, но красивые мелодии. Я начала любить чистый воздух, отсутствие шума машин и неторопливый ритм моей новой жизни. Я не представляла себе, как вернусь в суровую реальность, и начну задыхаться от пыли больших городов, от скучной работы и жажды отпуска, чтобы вырваться на свободу. Но более всего меня тревожил тот факт, что мне пришлось бы расстаться с тем, что я начала получать в Египетском храме — со знаниями. И окончательную тоску я ощутила сегодня, едва переступила порог обители Тота.