Фараон Джедефра усмехнулся, продолжая смотреть мне прямо в глаза. И от его взгляда хотелось куда-нибудь спрятаться, скрыться! Он обжигал, не давал спокойно дышать.
— Я уже говорил тебе, сестра, что твой дом в Мемфисе. Рядом со мной. И сколько бы ты не пыталась убежать, я все равно догоню тебя.
— Нет! Это невозможно! Так нельзя! Это насилие над человеком, над личностью! — я сделала шаг назад, но лишь уперлась в подтолкнувшего меня обратно к Фараону караванщика Акифа. Предатель!
— Это воля богов, Хетепхерес. Смирись. — Джедефра резким движением спрыгнул с колесницы и, сделав шаг ко мне, подхватил на руки.
“Жесть! Бред! Хватит уже издеваться, судьба!” — мысленно вопияла я, а по щекам текли непрошенные слезы. Колесница летела обратно в Мемфис.
***
18.3
Особое место в культуре Древнего Египта занимали восхваления богов. Я быстро поняла, что все виденное мною ранее было не более чем коротенькая зарисовка от настоящих благодарений богам. Гимны были очень длинными. Я стояла на коленях в храме, взирая на жреца, возносящего хвалу богу Атону нараспев, и невольно находила сходство с тем, то сейчас происходило в наших религиях. Может ли быть такое, что у нас одни корни?
— Жив бог Ра-Хорахти, ликующий на небосклоне, в имени его — имя Шу. — Он и есть Атон. Да живет он во веки веков, Атон живой и великий, владыка всего, что оберегает диск солнца, владыка неба и владыка земли… — читал жрец, а мне начало казаться, что я сейчас усну. Быстрей бы все закончилось! Ужасный дурацкий сон…
— Лев выходит из своего логова. Змеи жалят людей во мраке, когда приходит ночь, и земля погружается в молчание, ибо создавший все опустился на небосклоне своем. Озаряется земля, когда ты всходишь на небосклоне, ты сияешь, как солнечный диск, ты разгоняешь мрак…
Все более расслабляясь я на мгновение прикрыла глаза, мне уже даже начало что-то сниться. Что-то прекрасное и легкое, как крылышко бабочки… Но ощутимый тычок под ребра от Фараона заставил меня вновь вернуться на бренную Египетскую землю из царства Морфея.
— Великий Фараон Джедефра! Великая сестра его Хетепхерес! Дабы вернуть воды Нила в прежнее состояние, нужно особое раскаяние перед богами. Они должны увидеть, что просящие чисты как на суде Осириса! Готовы ли вы? — Вопрошал Кхер Хеб, зияя алыми углями глаз из-под маски ибиса.
— Что нужно будет делать? — заговорщицким шепотом обратилась я к Фараону, надеясь на подсказку, и на то, что сейчас нас не заставят приносить человеческие жертвы или еще что-то в этом роде.
— Сейчас будет исповедь отрицания владычицы Маат. Это прекрасная богиня истины, справедливости, закона и миропорядка. Маат руководит звездами на небе Нут, временами года, заходами и восходами солнца… — шепотом просвещал меня Джедефра, пока жрец осуществлял какие-то ритуальные приготовления в алтарной части. — В момент создания мира, она сотворила порядок из хаоса Исфет. Она является женой Тота и правым глазом Ра, путешествуя с ним на Небесной Ладье… Обычно эти слова отрицания мы произносим, когда умираем, в зале двух Истин, перед тем как Маат положит на одну чашу весов справедливости свое перо, а на другую человеческое сердце. Но сейчас особы случай… Просто повторяй за мной и жрецом.
И я, стараясь не сбиться, начала повторять странные, но не лишенные смысла фразы.
— Я не совершал греха, я не занимался вооруженным разбоем… — громко восклицал жрец, вознося руки к куполу-небу храма.
— Не совершала греха, не занималась вооруженным разбоем… — повторяла я, мысленно пытаясь припомнить, занималась я все-таки разбоем или нет? Будет считаться нападение с рогаткой в детстве на соседа по даче, который все время орал, что мы, дети, ему мешаем, и он спустит на нас собаку?
— Я не воровал, я не убивал мужчин и женщин… — Тырила! Точно тырила яблоки с сада того же злополучного соседа! Все… Пропала!
— Я не крал зерно, я не похищал приношения. Я не покушался на предметы богов. Я не лгал… — Все. Попала. Щас как выйдет Маат и сожрет меня за то, что я мелкая врунишка!
— Я не чревоугодничал. Я не произносил проклятия. Я не прелюбодействовал… — мне конеееец.
— Я не заставлял других плакать. Я не ел сердца. — Чего-чего, а это я точно не ела.
— Я не бросался в драку. Я не прибегал к хитрости и уловкам. Я не присваивал обрабатываемых земель. Я не подслушивал украдкой. Я не клеветал…. — речь жреца лилась, следом повторял Фараон, я же шептала свои признания следом, постоянно мысленно повторяя, что не виноватая я, и меня просто заставляют врать перед богами. Я очень надеялась, что Маат меня слышала, и с облегчением поднялась с колен, когда жрец закончил на том, что он не убивал крупный рогатый скот и вообще он чист.