— Зачем ты покинул нас, Зука?! — возгласила одна из них и начала припадочно биться головой об землю, прервав тем самым траурную процессию, шедшую к гробнице в пустыне. — Зуууукаааа…. — выла она, раздирая на себе одежду. Вся процессия, тем временем, включая нас с Фараоном, терпеливо ждала окончания концерта.
— Плакальщицы великолепны в этот раз! — заметил Джедефра, я же только сдержанно улыбнулась, стараясь не разочаровать своими мировоззрениями повелителя Египта.
Едва процессия двинулась дальше, я стала замечать больше деталей. Например то, что группа людей, которая шла впереди процессии, несла на себе различные пирожки и цветы, глиняные кувшины, каменные вазы и причудливые статуэтки, то, что было дорого милому сердцу умершего. Группа людей следом, несла погребальную мебель — кресла, кровати, шкафы и шкафчики, диванчики и даже, о небеса, колесницу, правда, в разобранном виде. Я посмотрела на тех, кто шел за ними — они несли драгоценности, золото, украшения с бесценным тогда лазуритом, прямо на показ, не боясь, что кто-то все это украдет.
Сам же саркофаг едва было видно за всей этой толпой — его тащили два огромных быка, а сзади толкали специально обученные для этой работы мужчины. Это была довольно странная конструкция, укрытая тканями и кожей. Она стояла на огромной ладье, которая вызвала мое удивление.
— Видишь скульптуры по ее краям? — спросил у меня Джедефра, а я кивнула. — Это статуи Исиды и Нефтис! Они сопровождают умершего в его последнем пути.
Я кивнула, глядя на то, как жрец, в наброшенной на плечи шкуре пантеры, возжигает благовония. На краю ладьи стоял мужчина-матрос с длинным шестом. Едва ладью спустили на воду, он этим шестом стал ощупывать глубину воды. Эту погребальную ладью на буксире вело другое судно, с многочисленным экипажем и плакальщицами, обнаженными по пояс. Они так же рыдали, заламывая от горя руки.
— Скорее плывем на Запад! К земле истины и праведности! Место, которое ты любил ныне стонет и горюет! — плакальщицы снова ударились в плач.
Мы с Фараоном Джедефра как раз стояли на этой ладье и мне было не по себе от всей нелепой, но в то же время торжественной и горестной ситуации. Фараон Джедефра же, казалось, получает истинное наслаждение.
— Твои похороны тоже были столь пышными? — поинтересовалась я, внутренне вспоминая вид мумии из Мастабы номер семнадцать.
Джедефра пожал плечами.
— Думаю да. Плакальщицы были те же, по крайней мере. Хотя, Фараонов хоронят немного с большим размахом.
На другом берегу нас уже ждали. Люди разбились на группы, часть из них тусовалась возле многочисленных лавочек, которые предлагали на продажу амулетики, брелочки с символами вечной жизни и все то необходимое, чем люди не смогли запастись в городе. Кошмар!
Когда ладья причалила, матросы стали перетаскивать катафалк и погребальную утварь на берег. Я же, уже начав уставать от переизбытка самых разных эмоций, обмахивалась веером, все время принюхиваясь, не идет ли от ладьи с умершим характерный душок, но нет… Все было нормально, несмотря на жару.
Джедефра помог мне спуститься на берег, и я стала наслаждаться зрелищем дальше.
20.1
Вновь выстроилась похоронная процессия, запрягли быков, которые тащили ладью с саркофагом умершего. Родственники шли рядом, причитая о скоротечности земной жизни и обсуждая, каким был этот вельможа, Зука. Я поняла из их рассказов, что человеком он был честным, не обидел и мухи в своей жизни, и очень любил кошек.
— Кстати! Кошки же считаются священными животными здесь, в Египте. — обратилась я к Джедефра, шедшему рядом со мной. — Почему у Вас во дворце я не встретила ни одной?
Фараон неожиданно резко остановился и, взяв меня за плечи, пристально заглянул в глаза, словно хотел увидеть в них саму бессмертную душу. Или Ка? Или Ба?
— Я уже говорил тебе, Хетепхерес, что я недоволен подобным обращением.
— Я в чем-то провинилась? Кошки не Ваша любимая тема? — испугалась я, проклиная себя за то, что вообще начала этот разговор. Вот как с ним общаться, как?!
Фараон усмехнулся, и не думая меня отпускать, все так же пытаясь отыскать философский камень у меня в глазах.
- “Ты”. Прекрати обращаться ко мне официально, сестра. Или мой гнев будет страшен. — сказал он, слегка сощурив взгляд и сжав мои плечи.