ТЫ!!!
Умничка…
– Идем, моя кровавая королева, – стеклянные глаза обвели меня ледяным взглядом, он облизнулся, и его губы разошлись в нечеловеческой улыбке, – нас с тобой ждет коронация.
Нет ничего страшнее, чем человек, который ведет себя как зверь.
В машине хохот и гам – Белка, Низкий и Егор, который теперь сидел на переднем сиденье в машине с нами, орали, крыли черным матом и несли полную чушь. Голос Максима, который, вопреки его обычному поведению, орал, хохотал и матерился вместе со своей сворой, звучал прямо под моим ухом – он самым первым забрался на заднее сиденье чего-то большого и вместительного, затащив меня следом, посадив к себе на колени, и вцепился в меня мертвой хваткой. Но мне было плевать – со мной случилась атрофия эмоций. Я превратилась в огромную куклу, которая перестала существовать. Этот безумный кошмар, эхо реальности – лишь декорации для картины, что творилось внутри меня – там ужас и паника доедали друг друга. Правда, сначала они чуть не подавились моим инстинктом самосохранения, но как только с ним было покончено, и он перестал подавать признаки жизни, они принялись жрать друг друга. Я ничего не слышала, я ничего не понимала, я покорно сидела на коленях Максима, тряслась и смотрела в одну точку. Я перестала воспринимать окружающую реальность. Мой мозг отказывался принимать то, что выдавали ему глаза, уши, нос, кожа. Такого не может быть. Это все неправда. Вранье! Я чувствовала, как засыхает на моих руках кровь, и думала, что никогда не узнаю имя человека, которому она принадлежала.
Его руки сжимают меня, его губы впиваются в мою шею и он дрожит от возбуждения. Он что-то говорит мне, но я ничего не понимаю, я лишь чувствую, как сжимают меня горячие ладони, как горячее дыхание горячими волнами обжигает мою шею.
Я никогда не видела, как убивают людей.
Я закрываю глаза.
– Макс, королеве-то херово, – хохочет Белка.
Максим отрывается от моей шеи, хватает меня за лицо и поворачивает к себе. Он улыбается и целует меня.
Мне больно.
– Ничего, – смеется он, – дома реанимирую.
Его рука сжимает мою грудь.
Мне больно…
Я поворачиваюсь и наклоняюсь к его уху:
– Кто были эти люди? – шепчу я и заставляю себя посмотреть в его глаза.
Он смотрит на меня, он любуется мной.
– Это? – он смеется, потому что не может сдерживать очередной приступ исступленного восторга, – Это были оппозиционеры.
Я смотрю на него. Я не понимаю, о чем он говорит.
– Помнишь, – каскад горячих букв разбивается о мою шею, – ты спрашивала, сколько времени нам понадобилось, чтобы понять некоторые истины?
Я киваю.
– Что я ответил тебе тогда?
– Много, – шепчу я.
– Не совсем так, моя королева, – его рука лезет под свитер и больно сжимает мой бок. Я закусываю губу.
– Непростительно… – рука ослабляет хватку, давая мне договорить. – Непростительно много, – поправляюсь я.
– Верно, – говорит он и дикая улыбка растягивает его губы, обнажая звериный оскал, – А непростительно это потому, что ты была далеко не первой, и будешь не последней, кто покинул «Сказку» живой, и любой болван должен был догадаться, что это ведет только к одному логическому завершению.
– К какому?
– К восстанию. Под боком у города безнаказанно убивают людей. Они возвращаются и кричат об этом. Так неужели ты думаешь, что их никто не слышит? Люди слышат, и они решили взять правосудие в свои руки. Я должен был подумать об это заранее, но… – он невинно пожимает плечами, мол, что есть, то есть, а затем снова этот счастливый оскал. – Эти люди собирались сегодня напасть на «Сказку». Уничтожить все, что я сотворил, убить нас всех, в том числе и тебя, Кукла. Так что они первые начали, – засмеялся он. – Я их просто опередил.
Как мы оказались дома, я не помню. Но помню, как включилось сознание – грохотом закрывающейся входной двери.
Он толкает меня, припечатывает к стене. Я взвизгиваю. Он прижимается ко мне всем телом, я чувствую стоящий член, который трется о мою промежность. Он стоял всю дорогу домой, и теперь от возможности быть во мне его отделяют несколько кусков ткани. Быстрое дыхание горячим пламенем по моей шее – от него нестерпимо пахнет кровью.
– Нет, – шепчу я.
Он не слышит меня. Стаскивает с меня свитер. Я вижу разбитые руки, с разодранной кожей и запекшейся кровью.
– Я не хочу, – скулю я.
Он расстегивает молнию спортивной куртки, снимает с себя, бросает её на пол. Горячие ладони ложатся на мое лицо, губы впиваются в мои, его язык – у меня во рту – я чувствую вкус железа.
Я толкаю его руками, пинаю ногой в живот:
– Я не хочу! – кричу я ему в лицо.