Ох ты ж, мать твою… Да я же Мерилин, не побоюсь этого слова, Монро!
Я оглядываю себя и почти пищу от восторга – приталенное платье-карандаш глубокого синего оттенка, шикарные туфли на высокой шпильке, макияж и прическа в стиле первой леди. Тем троим, что корпели надо мной битые полтора часа, все еще что-то не нравится, и они ползают вокруг меня, как мураши, а я не могу оторвать взгляда от зеркала. Теперь я не просто королевская блядь – я очень дорогая королевская блядь с идеальным вкусом и тонким чувством цвета, мастерским чутьем баланса форм. Я смотрю на себя, провожу руками по своему телу, ощупывая нежную ткань платья, я вдыхаю запах духов, окутавших меня легким облаком. Я – венец творения, тонкая грань сексуальности и сдержанности, я, мать его за ногу, – просто огонь!
Я не сразу замечаю его, стоящего в дверях, а когда вижу, как он улыбается, как горят его глаза, как они облизывают мои руки и ноги, как похотливо смотрят на мои губы, как влюблено заглядывают в мои глаза, я смеюсь:
– Ты видел, что со мной сделали? – я восторженно хохочу. – Я даже не догадывалась, что могу быть ТАКОЙ!
Максим смеется. Максим знал, что я могу быть такой. Знал уже тогда, когда увидел меня в джинсах, старом свитере и с волосами, стянутыми в хвост.
– Ребята, спасибо. Оставьте нас.
Мужчина и обе женщины неторопливо выходят из комнаты, а смотрю на его руки, в которых он держит какие-то бумаги – все-таки круглолицый его добил. Он заходит в комнату и закрывает за собой дверь на замок. Подходит ко мне и берет меня за руку:
– Присядь.
– Ладно, – улыбаюсь я, сажусь на край кровати. Он ждет, пока я усядусь, а затем опускается на колени и садится на пол передо мной. Он откладывает бумаги в сторону, он смотрит на меня, нежно осматривая с ног до головы, и глаза его, такие спокойные и хладнокровные, взволнованно бегают по мне. Он нежно проводит ладонями по моим бедрам и опускает глаза, глядя на то, как скользят его руки по ткани моего платья. Он снова поднимает на меня ресницы – он облизывает губы и прерывисто выдыхает. Он нервничает. Бог ты мой, я впервые вижу, как нервничает моя дворняга. Внутри холодеет и расправляет иголки колючая нервная дрожь.
– Что-то случилось?
Несколько секунд он молчит, а затем на выдохе:
– Сколько времени ты в разводе? – спрашивает он. Его ладони на моих бедрах такие горячие.
Я открываю рот и несколько минут не нахожу, что сказать.
– Я точно не помню, – вырывается из меня – А что случилось? Господи, что-то случилось с моим бывшим мужем? – с моего лица сходит краска.
Максим мотает головой:
– Нет, нет. С ним все нормально. Скажи мне, сколько?
– Максим, я не считаю. Это, знаешь ли, не то событие, которое…
– Давай вместе посчитаем? – перебивает он.
– Сейчас? Это что, так важно?
Максим кивает.
– Пождать не может?
Он отрицательно мотает головой.
– Ладно… – я хмурюсь и пытаюсь воскресить в голове даты, но это очень трудно, потому что мои ладони вспотели, и сердце ведет себя неподобающе здоровому органу. – Мы развелись в конце января, а значит уже… – я считаю, но цифры разбегаются. – За полгода до того, как… как мы с тобой… познакомились. Господи, слово-то какое…
– Какое? – спрашивает он и пристально смотрит мне в глаза.
– Неподходящее.
– Согласен, – кивает он, – Итак, за полгода до этого, значит…?
– Значит, – продолжаю я, – наверное, уже чуть больше, чем полтора года. Год и шесть, нет, год и семь… Максим, к чему это? – психую я.
И тут моя дворняга, мой король бездомных псов, сумасшедший крот, повелитель всех отвергнутых и нелюбимых, тянется в карман и достает кольцо – широкая, блестящая полированными боками полоса металла, с гравировкой – единственным украшением. Точно такое, как на нем, но меньше размером и надпись другая. Здесь она начинается с витой, тонкой заглавной «С». Я смотрю на кольцо, на Максима, снова на кольцо, я пока я судорожно хватаю ртом воздух, он берет мою правую руку:
– Ты была в разводе семь месяцев и две недели. Знаешь, ты все это время так зацикливалась на этом, так много значения придавала этому…