По мере отступления собак меня все больше обволакивали сумерки, стиравшие их очертания. Не так-то просто будет защищаться, если возникнет надобность. Хотя важнее, чтобы волкодавы видели мое ружье. Полоска света, к которой я неспешно продвигался, лучилась все еще довольно далеко. Постепенно я привык к потемкам и различал отдельные предметы, хоть рассмотреть их пристальней, конечно же, не мог. Я находился в прямоугольном коридоре или в передней, почти без всякой обстановки. Следовательно, на моем пути существенных препятствий не было. И убедившись в этом, я слегка прибавил шагу, стараясь не терять из виду размытые собачьи силуэты. Собаки неохотно подались назад и скрылись за дверным проемом, откуда в сени проникал неровный свет. Я следом — крайне осторожно. Наконец-то будет вознаграждена моя настойчивость, и я вступлю в казавшуюся недоступной залу. Посмотрим, милостивые домовые, покажетесь ли вы теперь!
С ружьем наперевес я распахнул ногою дверь и перешел через второй порог, ведущий прямо в залу. Я очутился на глянцевитом деревянном возвышении, покрытом ветхими коврами и завершавшемся двумя широкими ступенями. Некогда подмостки в этом роде служили местом для рояля или сходственного инструмента, а заодно для песельников с музыкантами. Не прекращая изрыгать проклятия в мой адрес, собаки отступили к подножью деревянного настила. Что до меня, то я удерживал меж нами почтительное расстояние, хоть толком и не знал, что делать дальше, тем более теперь, когда отвоевал рубеж. Ведь я не мог всецело доверяться причудам дома, — не говоря уже о псах, — в который проложил себе дорогу таким особенным манером. К тому же, вероятнее всего, мне предстояло потягаться с теми, кто столь упорно преграждал мой путь.
В доме по-прежнему царило глубокое, зловещее безмолвье. Даже надсадный лай собак не в силах был его развеять. Краем глаза я заприметил круглый стол, увиденный еще снаружи. Помимо прочего на нем стояла тарелка супа; и хоть курившийся над ней дымок исчах, тарелка все равно дразнила мой тосковавший аппетит и нарочито дожидалась как раз меня. На время в моей душе угасли всяческие подозренья. Необходимо подойти к столу и хорошенько подкрепиться, если удастся сдержать собак. Главное сейчас — набраться сил, а там посмотрим. Медленно я двинулся по направлению к столу. И то ли чтобы внутренне приободриться, а может, оттого, что сдали нервы, я начал криком отвечать на выпады собак, все дальше оттесняя их в глубь залы. Заодно я принялся весьма бессвязно взывать к неведомым хозяевам, как бы желая показать: мое невольное вторжение в их дом имело самые благие цели.
Я подошел к уступу деревянного настила. От этого маневра обозреваемое мной пространство предстало в новом виде. Стараясь не подставлять собакам спину, я перестал приглядывать за дверью, располагавшейся левее от меня. И вот как раз оттуда до слуха моего донесся шорох, как будто чужеродный шуму нашей перебранки. Оторвавшись от моих противников, я повернулся в сторону двери, но ничего особенного не увидел. Подробнее я осмотреть ее не смог, так как собаки, внезапно осмелев, воспользовались удобным случаем и подступили с гулким рыком. Спохватившись, я обратился к ним лицом. В ту же минуту за моей спиной раздался хриплый властный голос:
— Бросьте оружие!
Глава четвертая
Я резко обернулся, оставив без внимания собак. На этот раз они напали на меня, хоть с ходу укусить и не смогли. Спустя мгновение их точно пригвоздило к месту движение вошедшего: пред ним они застыли в трепетной покорности.
То был старик лет около семидесяти, с густыми белыми бровями и вьющимися волосами. Виски посеребрила седина. Продолговатое лицо в морщинах отмечено печатью благородства и в то же время дикости. Так по крайней мере мне показалось в тот момент. Добавлю к этому одну наиглавнейшую деталь. Невозможно было без содрогания смотреть ему в глаза, запавшие и мрачные, сверлившие меня злым, хищным взором из-под нахмуренных бровей. И хоть не след мне было предаваться наблюденьям, меня необычайно поразило сходство, почти неуловимое, между хозяином и псами, которых я поневоле изучил за это время. Разительное сходство глаз: все та же затаенная свирепость и непонятное смятение угадывались в них.