Выбрать главу

Скажу попутно, что погода опять испортилась. Упрямый дождь или губительная сырость (которую недаром окрестили в тех местах «заразой») почти не позволяли выходить из дома. Непродолжительные вылазки в окрестности я совершал лишь изредка, чтобы не быть застигнутым шальным дозором. Все это вынуждало старика, учитывая его нимало не скрываемое желание доглядывать за мною всякий миг, волей-неволей составлять мне частую компанию. В один из этих дней нас даже подарило снегом, подбитой невесомым пухом изморозью, сплошь убелившей горы на несколько часов. Внутри жилища, сквозь расшатанные ставни, мятежный ветер завывал на все лады, взрываясь иногда отчаянными человеческими вскриками: как в бешеном припадке, они метались от стены к стене, пронизывая дом до самых недр, и вылетали вон через каминную трубу с раскатистым и беспрерывным громыханьем. Разбитым мною стеклам мы подыскали хилую замену из досок: прерывая световой поток, они, однако, не мешали просачиванью в дом тумана. Лениво затекая внутрь, он повисал размытой взвесью меж отсырелых стен и пробирал нас до костей жестоким холодом. Чтоб не окоченеть, мы днями напролет поддерживали в камине большой огонь, дрова и сучья для которого я собирал собственноручно (а также норовил участвовать и в прочих хлопотах по дому).

Неохотно старик дозволил пользоваться своими книгами и предоставил мне хоть мало-мальскую свободу передвижения по дому, по крайней мере между залою и спальней. Я не терял надежды углубить этот маршрут, распространив его на то крыло, где приключился памятный мне случай. Подчас мне было даже совестно навязывать свое обременительное общество тому, кто откровенно в нем не нуждался. Вдобавок я уже никак не мог пополнить стариковские припасы, меж тем как в доме их и так недоставало (вся наша трапеза обыкновенно состояла из капусты, нескольких картофелин, кусочков сыра местной выделки и зачерствелых корок хлеба). В конечном счете я находился в полной власти старика, ведь самый дом был словно создан для всяких козней и ловушек, не говоря уже о верных псах и о немыслимой способности хозяина следить за всем и вся и появляться незаметно. Из этого я простодушно выводил, что и мое присутствие ни в коей мере не являлось для него таким уж нежелательным. Хочу предупредить, что нижеследующие скупые сведения о нем получены не прямо от первоисточника, но на основе личных умозаключений, которые я сделал из его речей, туманных и немногословных, а заодно весьма двусмысленных, обрывочных ответов. Итак, вот что он мне поведал.

Как я и полагал, хозяин мой был родом из местечка С, принадлежал к одной из знатнейших семей провинции и, надо думать, являлся ее последним отпрыском. О ранге этой родовитости я мог судить лишь по одной-единственной примете — короне, что венчала фамильный герб, запечатленный на домашней утвари и мебели. Она пускала девять тоненьких сухих ростков, из коих крайние давали цвет, и относилась (если верить моим умеренным познаниям в геральдике) к редчайшей графской ветви германского происхождения. На вопрос о родовой фамилии:

— К чему она вам, сударь? Вот разве помянуть когда о старике на добром слове со товарищами?.. Ведь рано или поздно вы, сударь, покинете меня, и, верно, навсегда... Помилуйте, мне уж недолго коротать свой век!

Теперь мы находились в старинном охотничьем доме, построенном в их родовом имении (в те времена далеком от теперешнего запустенья) — последнем из пристанищ, оставшемся у старика в итоге многих неурядиц. В С. сохранилось и фамильное гнездо; хотя, быть может, и оно уже разрушено бомбежками, о коих слыхивал хозяин (но от кого?). Давным-давно, отнюдь не из-за нынешней сумятицы, старик уединился в этом доме, покой которого недавно был нарушен (или, как он выражался, «осквернен»); добро (какое?) разграблено нездешними вояками, а что всего вернее, отрядами завоевателя. Когда-то у него была жена, но, как ее он потерял и кто еще входил, а может, входит в его семейство, мне разузнать не удалось: даже невиннейший намек на это ввергал его едва ль не в ярость.

Когда же наша, с позволения сказать, беседа коснулась этого предмета, слово или понятие «супруга» я бессознательно сопроводил несмелым жестом, указывавшим на портрет (в тот миг он словно трепетал от сполохов каминного огня). Глаза хозяина сверкнули страшным гневом, он точно вознамерился пронзить меня своим безумным взглядом или схватить за горло. Буквально непереносимый взгляд. И я потупился. С трудом сдержавшись, он медленно проговорил в своей прадедовской манере: