Глава девятая
Подобно первой, эта комната была объята полумраком, хоть света и хватало, чтобы осмотреться. Пока неясным оставалось ее предназначение. Здесь я увидел то, чего, пожалуй, в доме не было нигде, а именно: предметы обиходной обстановки, которыми, по видимости, постоянно пользовались: утробистый комод, старинный инкрустированный туалетный столик, полуоткрытая конторка, забитая бумагой и прочей канцелярией. Господствующим цветом в комнате был желтый; им изобиловали стены, обивка мебели, напольные ковры. Повсюду был разлит все тот же тонкий запах человека. Теперь я будто подошел к его источнику. Насторожился, однако быстро понял, что в покое не было других дверей, поэтому поблизости никто не мог скрываться. Скорее, меня застигнут, продвигаясь следом, значит, надежд на бегство нет. Но раз уж я сюда вошел, то, невзирая ни на что, решил остаться.
Первым делом я осмотрел ту стену, которую считал перегородкой между моей и этой комнатой. В нее вминался мощный гардероб со створками, расписанными под буйную растительность. Похоже, он располагался напротив моего стенного шкапа. Открыв его, я поначалу не заметил ничего особенного. Вот только улетучились куда-то полки — торчали в полном одиночестве осиротелые штырьки. И, словно не удовлетворившись, мой взгляд упал на две доски, небрежно прислоненные к комоду, как будто лишь на время. Они и были полками из гардероба.
Все говорило мне о том, что оба шкапа срослись спина к спине, скрывая тайный ход. Осталось выискать его.
Возобновив осмотр, я обнаружил, что задняя перегородка заходит внутрь на толщину брусков, прибитых по углам. Но где запрятан механизм, сдвигавший в сторону отрезок стенки (если, конечно, здесь применено традиционное приспособленье)? В недрах гардероба я не приметил ни одной зацепки для пальца иль руки. Зато, взглянув на боковые стойки, увидел необычный гвоздь, торчавший явно не на месте. Я попытался надавить на шляпку сверху или сбоку, но металлический пупырышек не поддавался. Тогда мне удалось поддеть его ногтями, и шляпка вылезла наружу. Одновременно от верхней части стойки бесшумно отвалился деревянный кубик, обнаживший металлическую кнопку. Она послушно уступила ровному нажиму: медленно и тихо стала поворачиваться стенка шкапа, но не на своей оси, а с помощью искусно вделанных петель, благодаря которым, подобно створке, должна была открыться прямо на меня. С тревогой я ожидал, когда же механизм закончит поворот, не исключая, что ход мог вывести в другую комнату. Но нет: за переборкой предо мной открылась именно моя.
Последние сомнения рассеялись: ночное происшествие — не плод моей фантазии. Кто-то пытался подойти ко мне, пока я спал. Встревоженный пружинным лязгом, он удалился, так и не исполнив своего намеренья.
Только какого? И кто это мог быть, как не старик? В конце концов я сделал вывод (рассуждая здраво), что в доме жил один старик и лишь ему я должен приписать те мелкие приметы, которые указывали на постороннее присутствие. Второй вопрос я, следовательно, посчитал решенным. Первый мне предстояло разрешить. Но не сию минуту. Сейчас важнее поскорей уйти, не дожидаясь нежелательных сюрпризов. Дабы не вызвать подозрений, я надавил на кнопку механизма, вогнал на место гвоздь, и хитроумное устройство вернулось в прежнюю позицию.
Я направлялся к выходу, когда поверх неплотно сомкнутых гардин пробился солнца луч, сразив ярчайшим светом вещь, наброшенную на спинку кресла. Она невольно привлекла мое внимание. То был слегка потертый отрез богатой ткани, тафты или муара. Ткань показалась мне уже знакомой. Я судорожно рылся в памяти, как будто именно она должна была прийти мне на подмогу. Внезапно я ее узнал: муаровая шаль с портрета. Сказать по правде, я не до конца уверился в своей догадке (ведь сам портрет изрядно потемнел), однако чувствовал, что так оно и есть.
Непросто передать мое волнение. Значит, та женщина еще жива и, надо полагать, бывает в этой комнате. А легкий аромат — ее благоухание? Возможно, это лишь реликвия? Немного замечтавшись, я вообразил, что и живая она не будет походить на женщину, которую я как бы знал. Я говорил о ней с самим собою, словно она сошла с портрета, словно иною жизнью никогда и не жила.
С трепетом рассматривал я этот ничем не примечательный лоскут, который благоговейно возложил на место. Им зачарованный, я начисто забыл о том, что должен поскорее уходить. Привычное томительное чувство, что за тобою наблюдают, вновь вывело меня из неподвижности. Я обернулся: передо мной стоял старик.