— Я понимаю, что про барабаны вы сказали образно. А вот в прямом смысле: почему нет в лагере ни одного барабана? Даже как-то странно: лагерь без барабана.
— А вам мало шума и грохота? — вопросом на вопрос ответил начальник, и вожатые, воспитатели и другие работники, сидевшие на совещании, рассмеялись. — Барабаны в лагере есть, но нет желающих барабанить. Так сказать, отбарабанили.
Это тоже было не простое, а с каким-то дополнительным смыслом заявление. Начальник лагеря был еще молод, но уже лыс, занимался спортом, был натренирован, но избыточный вес его от этого не уменьшился, маленький начальник был круглый как шар.
— Мы поговорим с вами об этом подробно, — сказал он Игорю, — вот после совещания пойдем к реке и поговорим.
По дороге начальник говорил:
— Я не против барабана. Я мечтаю о боевой и веселой жизни в лагере. Но где кадры? Где вожатые и воспитатели, способные не просто научить барабанить, а куда-то повести? Вот вы лично умеете барабанить?
— Нет.
— А я умею. И могу научить вас и всех вожатых. А вы ребят. Но куда мы пойдем, загудев и забарабанив? В лес по ягоды? На речку? Или в соседний колхоз пугать козу, привязанную к колышку?
— Почему козу? — Игорь не понимал, начальник говорил с ним доверительно, но, кажется, не уважал. — В колхозе можно работать, помогать.
— Можно. Мы там и работаем, верней, дергаем сорняки, отбиваем у ребят не только любовь к труду, но и всяческое о нем понятие. Вам известно, например, что труд как таковой — процесс нейтральный, он не воспитывает?
Игорь этого не знал.
— Рядом с трудом, — продолжал начальник, — должно быть политическое, общественное воспитание, только тогда будет результат. Так, во всяком случае, уверял нас всех Макаренко.
Разговор был полезный. Только почему начальник поучал его одного? Другие вожатые разве это знали?
— Я согласен и с Макаренко, и с вами, что труд в голом своем виде не воспитывает. А что можно в этой связи сказать о танцах? Они для чего? Для одного развлечения или еще что-то дают человеку?
Начальник остановился, голос его прозвучал напряженно и выжидательно:
— Вы, кажется, что-то сказали о танцах? Так что танцы?
— Танцы — плохо, — ответил Игорь, — очень плохо. Мне на этих танцующих пионеров смотреть стыдно.
— Почему стыдно?
— Потому что они дети. Они не могут быть взрослыми, не должны ими быть раньше времени.
Начальник попробовал рассмеяться, получилось у него фальшиво.
— Это у вас просто незрелый взгляд. Не сердитесь на меня, Калачев, но в вашем возрасте задержка в детстве тоже имеет свои минусы. Пора становиться мужчиной, тогда вам не будет мерещиться разная ерунда.
Он обидел Игоря, но и выдал себя. Его тоже беспокоили танцы. Не могли не беспокоить. На берегу было темно. Начальник разделся и, разбежавшись, бросился в воду. Берег ему был знаком, дно реки тоже. Он кричал из темноты, звал Игоря, но тот стоял в нерешительности. Наконец очнулся и медленно вошел в воду.
Когда они шли обратно, начальник говорил:
— Я вас понимаю, Калачев, я ведь столько сил, столько своих лучших надежд отдал этому лагерю. Вот вам не нравятся танцы. А сколько трудов было положено, чтобы выцарапать эту музыкальную установку.
— Она, наверное, себя оправдала, — сказал Игорь, — ведь этими танцами вы заманиваете ребят в лагерь.
— Не надо так строго: другие сегодня дети и танцы у них другие.
Не хотел быть с ним честным начальник. Работал с детьми и врал самому себе: другие это дети, им чем хуже, тем лучше.
Может, Сашка перемудрил с их воспитанием? Но у него и слова такого не было — «целомудрие». Не произносил он его никогда. Сашка однажды только сказал: «Целоваться с девчонкой на улице, на глазах у всех, конечно, можно. Но тогда уж надо быть последовательным: детей своих будущих надо зачинать тоже на глазах у всех, на улице». Отсмеялись, но не забыли. Как только увидят целующуюся на ходу пару, так сразу отворачивались, вспоминались Сашкины слова.
Свой отряд Игорь уважал. Это были старшеклассники, серьезные, покладистые, двое уже брились механическими бритвами. Одна у них была к Игорю просьба: не мешай нам, предоставь свободу. Свобода заключалась в чтении книг после отбоя, хождении толпой, а не строем в столовку и в освобождении от утренней и вечерней линеек. За это отряд обязывался строго выполнять план спортивной подготовки, примерно дежурить на территории лагеря, не отлучаться без спроса, содержать в чистоте и порядке свое помещение. На танцы отряд не ходил, танцевать рядом с пятиклассниками было для него оскорбительно. Ребята эти подобрались еще прошлым летом. Игорь как увидел их, так в ту же минуту понял: повезло. И ребята его оценили, отказались от воспитательницы. Будущей, возможной, ее еще не было. Не упустили момент, сходили к начальнику лагеря, попросили «ограничить их», так и выразились, одним вожатым. Чтобы потом не возникало никаких друг к другу претензий, сразу же выложили Игорю, какими видят свои и его права и обязанности. Через пару дней Игорь разобрался, что это за отряд. В основном спортсмены-старшеклассники, ребята из ПТУ, а также бывшие «трудные», эти очень гордились, что были когда-то на учете в милиции. Отряд создан был по личной просьбе директора завода в нарушение статуса старших отрядов в пионерском лагере. Это были ребята, которым надо было потренироваться перед соревнованиями, а другим просто отдохнуть от своих незадавшихся родителей, от общежития ПТУ и старых станков, на которых проходили практику. В первую встречу, когда Игорь спросил, чем может быть им полезен, ребята в ответ лишь пожали плечами. Все у них было отлажено, даже план лагерной жизни составлен. Тогда Игорь им сказал: