— Чего же тогда сегодня столько народу сбежалось? — спросила я.
Зоотехник осеклась, посмотрела на меня с укоризной.
— Посмотреть, как станок действует. Это же изобретение. Только некому Григорию Петровичу помочь: чертежи оформить, подсказать, куда их посылать. — Голос ее сник, она, наверное, на лице прочитала: не будет ее Григорию Петровичу от меня ни славы, ни помощи.
А я не могла ей объяснить, что благополучное разрешение от бремени коровы Травки — великое событие только для их совхоза. Да и как я напишу об этом, когда даже подойти к их племенному чудовищу боюсь. Видимо, каждый специалист в своей области не любит рекомендаций со стороны. Я знала без нее, что мне надо делать. Раскрыла блокнот и стала задавать нужные для моей будущей статьи вопросы: «Каков удельный вес комсомольцев совхоза в работе на животноводческих фермах?», «Как распространяется передовой опыт?». И еще мне нужны были личные впечатления, чтобы статья получилась живой, а не канцелярской. Зоотехник шла впереди меня по длинному проходу между стойлами, а я, поспешая за ней, запасалась впечатлениями. Оказывается, у коров есть ресницы, а первые струи молока звонко бьют по дну ведра, а потом жужжат, как шмели.
Племенных коров доили вручную, и вообще фермы не могли тогда похвастаться механизацией. Главным был здесь приплод, мне это слово не нравилось.
— А как по-другому можно назвать «приплод»?
Зоотехник устала от меня, я не оценила родильный станок, и она с кривой усмешкой ответила:
— Да хоть горшком, только в печку не ставьте.
Была она не просто худая и желтая, а засохшая, словно насквозь прокуренная, только черные блестящие глаза ее сверкали по-молодому. На тонких ногах хлопали широкие голенища сапог, на выношенном пальто не было средней пуговицы. Меня она очень быстро возненавидела. Я продолжала задавать вопросы, а зоотехник вдруг остановилась, вонзила в меня свои черные, переполненные гневом глаза и крикнула:
— Хватит! Иди в контору, возьми доклад директора на последнем собрании и переписывай его хоть весь подряд!
Я обиделась, но, поостыв, так и сделала. И уже утром следующего дня диктовала по телефону статью в редакцию: «Множится стадо племенных коров в совхозе «Русское поле»…
— Фельетон еще не напечатали, — сказала Любочка. — Матушкина заколебалась.
Фельетон, фельетон… Я о нем здесь и забыла.
— Любочка, а где мне жить, когда я вернусь? Напомни Матушкиной, что мне жить негде.
— Хорошо, — сказала Любочка, — я напомню.
— Почему ты со мной говоришь таким голосом?
— Нормальный голос, — ответила Любочка, — что ты цепляешься?
Я прожила в «Русском поле» неделю. Передала по телефону еще две корреспонденции. Новоселы, которых я привезла сюда, вначале выказали ко мне интерес, потом поостыли. У них была своя жизнь, которую я не знала. Зато в школе, в которую я ходила каждый день, встречали меня с почтением. Вожатая бежала мне навстречу и говорила, будто сдавала рапорт: «Мы учли ваши советы, шефство старшеклассников на фермах начинает разворачиваться…» А вот совхозный умелец Григорий Петрович, облегчивший участь племенных коров, завидев как-то меня на тропке, сошел в снег и довольно долго ждал, отвернув голову, когда я пройду. И я поняла: нельзя заживаться корреспонденту на одном месте. Круглые цифры становятся некруглыми: не пятьсот коров на ферме, как я написала в статье, а пятьсот две. Фамилии оживают, становятся лицами и смотрят на тебя то с насмешкой, то с испугом, а то и вообще подчеркнуто не смотрят.
Накануне отъезда пришла газета с фельетоном «Вечный жених». Шубкин не просто опять победил, а победил с фанфарами. Я позвонила в редакцию. Трубку взяла Анна Васильевна.
— Я завтра выезжаю.
— Выезжай, — сказала она.
— Это ты от себя говоришь, — спросила я, — или согласовано с Матушкиной?
— Это я говорю. — В голосе Анны Васильевны звучал непривычный металл.
— А где я буду жить?
И тут Анна Васильевна рявкнула:
— Под забором! Кстати, ты не помнишь, где твой комсомольский билет?
— В письменном столе, в нижнем ящике. Ящик закрыт на ключ.
— Твой билет в райкоме комсомола! — Анна Васильевна не стала ждать, что я на это скажу. Голос ее исчез, как растаял. Телефонистка мне объяснила: «Абонент повесил трубку».
Ни Любочка, ни Анна Васильевна не могли мне рассказать, что случилось с моим комсомольским билетом. В редакцию два раза приходила секретарь райкома комсомола Аля Галушкина, о чем-то вела разговор в кабинете редактора, был там и Шубкин.