Я внезапно проснулась и испуганно прислушалась. За окнами бушевала буря. Ветер свистел в верхушках сосен, снег шелестел по стеклу. Но звук, который разбудил меня, раздавался не снаружи, а из коридора. Я с ужасом поняла, что это скрежет ключа, вставляемого в замочную скважину.
Моя рука машинально скользнула по кровати в поисках Гленна, но я тут же вспомнила, что днем после очередной ссоры с сестрой он выскочил из дома, завел свой «ягуар» и умчался по крутой, извилистой дороге. Он рассердился не на меня, а на нее.
Я повернулась на кровати, плотнее завернувшись в одеяло, и замерла, напряженно вглядываясь в темноту.
Звук повторился. Теперь ключ повернулся в замке, и я вспомнила, что за те несколько дней, что я прожила в «Высоких башнях», ни разу не замечала, чтобы дверь в комнату Гленна запиралась. Вернее в нашу комнату, поправила я себя, хотя все еще не чувствовала этот дом своим.
Из холла больше не доносилось никаких звуков — ни осторожных шагов, ни прерывистого дыхания. Стояла мертвая тишина. Сердце мое испуганно сжалось. Я догадывалась, кто находится по ту сторону двери. Но зачем она это сделала?!
Я бесшумно вылезла из кровати и, ступив на ледяной пол, босиком пересекла комнату. Подойдя к двери, я схватилась за ручку и попыталась повернуть ее, но мне это не удалось.
До меня донесся тихий смешок — она торжествовала победу. Выяснив, что я обнаружила ее присутствие, она, больше не заботясь о соблюдении тишины, спустилась вниз через холл в свою комнату, оставив меня безуспешно пытаться открыть дверь.
Она заперла меня, а Гленн отсутствовал. Он не мог придти мне на помощь, потому что исчез где-то в вихре снега, несущегося по холмам северного Нью-Джерси и замерзшему озеру, расположенному у подножия одного из них, на котором последние восемьдесят лет, словно бросая всем дерзкий вызов, возвышался этот дом.
Дрожа от холода, я нашла свой стеганый халат и просунула руки в рукава. Белая шелестящая круговерть отбрасывала на стены серебристый отблеск, благодаря чему в комнате не было абсолютно темно. Я подошла к окну и прижалась лицом к стеклу, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь метель, но увидела только густо облепленную снегом ветку орехового дерева, расположенную прямо напротив моего подоконника, которая билась под неистовыми порывами ветра.
В кругу света, который отбрасывал фонарь, прикрепленный к стене дома, можно было различить только несущийся почти параллельно земле снежный вихрь. Крупные снежинки пролетали мимо моего окна, гонимые сильным ветром. Сплошная белая пелена плотной стеной отгораживала меня от внешнего мира. Я почувствовала себя узницей, а запертая снаружи дверь спальни только усиливала это ощущение.
Метель за окном и темнота деревенской ночи, а также осознание удаленности этого дома от всех других, расположенных на другой стороне озера, заставили меня похолодеть.
Сколько сейчас времени?
Я опустила штору, скрыв от себя белый безумный вихрь, нащупала лампу рядом с резной кроватью палисандрового дерева и повернула выключатель. Мои маленькие часики, лежащие на тумбочке у изголовья, показывали половину третьего.
Гленн отсутствует уже почти десять часов, а в такую погоду вряд ли сможет добраться до дома даже при дневном свете. Тетя Наоми уехала вместе с ним, и я осталась в этом доме наедине с женщиной, которая заперла меня здесь. То, что она при желании могла с такой же легкостью сделать обратное — открыть дверь и войти в мою комнату, — было ужаснее всего.
Почему Гленн не захотел взять меня с собой? Я так просила его об этом…
Я принялась неуклюже растапливать камин. После нескольких бесплодных попыток это, наконец, удалось сделать, и яркие языки пламени охватили поленья. Я положила подушку на каминный коврик и уселась на нее, уткнувшись подбородком в колени и протянув руки к огню. Мои волосы рассыпались по плечам и в свете пламени засияли, как серебро. Перед сном Гленн всегда просил меня не заплетать их в косу. Он любил пропускать шелковистые пряди сквозь пальцы и зарываться лицом в их душистую массу.
Я люблю своего мужа! Искренне люблю. Но я не понимаю его, а иногда он даже пугает меня.
Я заплела волосы в толстую косу, чтобы они не так спутались. Утром придется расчесывать их самостоятельно, ведь Гленна не будет рядом, чтобы помочь мне в этом.
Именно волосы привели меня в «Высокие башни». Я всегда немного гордилась ими. Множество женщин путем всевозможных ухищрений добивались этого необычного платинового оттенка, мой же достался мне от природы. Отец говорил, что все остальное я унаследовала от Блейков — моя английская бабушка была хрупкой и изящной, — но волосы и глаза у меня были точно такими же, как у матери-норвежки. Меня назвали Бернардиной в ее честь, но, к счастью, отец понимал, что такое имя слишком длинно для ребенка, поэтому я стала просто Диной. Только один человек называл меня Бернардиной. А теперь я стала Диной Чандлер.