– Как славно, что вы любите театр! – Баронесса налила собеседницам душистого чая и продолжила: – В Гельсингфорсе тоже есть театр, оперная и драматическая труппа, но с Петербургом не сравнить. Поэтому мы, когда приезжаем в столицу, всегда абонируем ложу. Не желаете ли присоединиться к нам в ближайшее время?
Баронесса понравилась девушке сразу же. Ее подкупила искренняя приветливость, живой интерес, который проявляла Аглая Францевна к Елизавете Дмитриевне. В глубине души Маша очень боялась, что эта встреча заставит мать еще больше страдать от нынешнего унизительного положения, но баронесса так ловко и дружелюбно вела беседу, что Стрельниковы ни на одно мгновение не почувствовали себя неловко. Генрих, поначалу молчавший, заулыбался, стал шутить и вдруг оказался чрезвычайно мил. Нет, даже не мил, а просто необычайно хорош! Вот удивительное лицо у человека. Оно может быть совершенно бесстрастным, вроде как безжизненным, почти как маска, и в одно мгновение меняется и преображается. Словно наполняется изнутри некой странной красотой, а потом точно меркнет. Маша начала вглядываться в лицо нового знакомого, он поразил ее, но эта необычайная подвижность и изменчивость пугали и настораживали своей необычностью. Да, Корхонэн, должно быть, неординарный человек!
Возвращаясь домой, Елизавета Дмитриевна неожиданно для дочери вдруг всплакнула. Жалость к себе, обида на несправедливость судьбы не давали ей покоя. Ах, зачем, зачем она не послушалась родителей, зачем пленилась чувством, забыв о рассудке? Маше стало обидно за отца. Она любила его, хотя и понимала, что для матери это был явный мезальянс.
На другой день поутру Маша проснулась со странным чувством. Это была неведомая, беспричинная радость. Ей почему-то хотелось прыгать и петь. Такое она испытывала, пожалуй, только в детстве. Девушка подивилась, куда ушли гнетущая тревога, страхи, которые одолевали ее в последнее время? И впрямь, чего печалиться впустую! Она закружила по комнате. Длинные волосы, развевающаяся тонкая сорочка, сияющие глаза – такой и застала ее мать.
– Ты сегодня точно птичка поешь! – засмеялась Елизавета Дмитриевна. – А вот смотри, уже принесли от баронессы.
В руках у матери снова был конверт со знакомым почерком. Баронесса и Генрих приглашали Стрельниковых вечером в Александрийский театр, где они забронировали ложу. Маша даже запрыгала и захлопала в ладоши, так редко ей выпадало такое счастье. А следом посыльный принес изысканный букет камелий, при виде которого у обеих Стрельниковых перехватило дыхание.
После театра последовала прогулка на острова. Потом приглашение на обед, роскошная сервировка, устрицы, тропические фрукты, нежнейшие сыры, белая рыба, икра, шампанское на льду в серебряном ведерке. И снова театральная ложа. И опять букеты, розы, лилии. Они совершенно преобразили скучную квартирку Стрельниковых. Развлечения захватили обеих дам, дома они только и говорили, что о новых знакомых, их изысканных манерах, образованности, деликатности, вкусе. Машу потрясало, с каким чувством баронесса относилась к своему сыну. Она обожала его, преклонялась перед ним, боготворила его. Он отвечал на это нежной сыновней почтительностью. Впрочем, ведь и сама Маша трепетно любила свою мать. Иногда она с ужасом задавала себе вопрос, кого она любит на свете больше всего: Мишу или мать? Ответа не находила и страдала от этого.
Прошла неделя, разительно непохожая на предыдущие, наполненные тоской и ожиданием. Но вдруг встречи прекратились: приболел барон. Маша словно резко остановилась на бегу. Не видя Корхонэнов несколько дней, она словно очнулась от угара неуместного веселья. Тревога и страх снова овладели всем ее существом. Она ужаснулась, точно до этого была не в себе, будто ее подменили. Ведь она целую неделю не была у будущих родственников! И писем от Михаила так и не пришло! Она вдруг задумалась, с чего бы это баронесса и ее сын внезапно прониклись к обедневшей вдове с дочерью такой любовью? Воспоминаний юности достало бы на один визит вежливости, а тут целый водопад внимания и любезностей! Нет, здесь кроется что-то настораживающее, неискреннее, но что именно, непонятно! Мысль о том, что она могла приглянуться молодому неженатому Генриху, ей просто не приходила.
Глава 5
Маша долго читала в своей комнате книгу популярного романиста Извекова, по которому сходил с ума весь Петербург. Потом прикорнула и проснулась от звуков голосов. Она узнала их: разговаривали мать и баронесса. Аглая Францевна в их доме? Девушка вскочила и хотела уже было выйти к гостье, как вдруг остановилась. К чему? Опять визиты, развлечения, поездки… Отказаться неудобно, а так можно сказаться больной. Но очень хочется выйти, ведь такая тоска сидеть целыми днями дома и ждать весточки от Михаила!