Торнтон начал мечтать, что после выполнения порученной им миссии он останется в Бостоне и займется спекуляцией землей или торговлей, чтобы обеспечить Верити безбедную жизнь в городском доме. Может, даже женится на ней по особому обряду Нового Света: их сердца соединят на фоне пасторального пейзажа и волосы невесты будут украшены венком из ромашек или других полевых цветочков.
Опустив глаза на пергаментную бумагу, он заметил, что плачет и чернила размазываются слезами по листу. Он вновь собрал все силы, чтобы предать бумаге свои последние мысли.
«Возможно, Вы не удивитесь, что, покинув ваш дом, я следовал своим низменным инстинктам и предавался пороку и азартным играм, но тогда еще не запятнал свою честь. Я отправился на войну с Голландией шесть лет назад, где надеялся вновь обрести подобие былого к себе уважения в компании генерала Вобана при осаде Лилля. Под опекой доброго генерала я отказался от пьянства и вел себя как подобает, так что я думаю — я надеюсь, — мною был бы доволен даже Ваш супруг. Находясь там, я женился на добропорядочной и честной девушке из Лилля, которая родила мне сына, и в то время я имел репутацию достойного мужа и нежного отца. Но к своему вечному стыду, я оставил семью, ибо после осады вновь увлекся причудами французского двора и с тех пор более никогда не видел ни своей жены, ни маленького сына».
Ранее Торнтон, Брадлоу и Корнуолл съездили в Салем на встречу со связным — мельником, который сообщил им, в каких городах и деревнях следует искать беглеца.
Брадлоу отмел как несущественные предупреждения мельника об опасностях, сопровождающих поиски подобных преступников, многие из которых сражались в прекрасно обученной армии во время гражданской войны.
— Неужто так трудно будет сыскать этакую орясину? — воскликнул Брадлоу.
Мельник посмотрел на Брадлоу, и его губы растянулись в улыбке.
— Труднее, чем вы думаете. Чтобы найти здоровенных парней здесь, в этой дикой местности, достаточно посмотреть из бостонской верфи на запад. Тем не менее компания не усомнилась в возможности осуществить свои планы.
По возвращении в Бостон, однако, все вновь неожиданно заболели.
Раздирающий нутро спазм заставил Торнтона закричать от боли. Руки сжались, смяв бумагу, а колени сами собой подтянулись к груди. Час назад у него началось кровотечение из прямой кишки, и сейчас он вновь почувствовал, как теплый ручеек крови изливается на простыню. Наконец боль отпустила, и Торнтон лежал, тяжело дыша, сжимая и разжимая зубы. Почти все чернила пролились на матрац, но того, что осталось в пузырьке, должно было хватить. Не так-то уж много ему надо написать.
«В сражениях я убивал мужчин, которые на коленях молили меня о пощаде, и насиловал женщин, моливших о том же, делал я и другие вещи, рассказ о которых даже не могу предать бумаге. Так что Вам придется выдержать роль моего исповедника, ибо нет рядом священника, чтобы очистить мою душу».
Торнтон услышал шаги Верити, поднимающейся в мансарду, и, глядя на дверь, замер. Обычно у нее была быстрая и легкая походка, но сегодня Верити ступала осторожнее. Утром, напоив Торнтона шоколадом, она рассказала, что все это время давала ему яд — ему и его друзьям. Она поправила простыни и пригладила ему волосы, а он с ужасом смотрел на нее. Потом она терпеливо объяснила, что Торнтон один из множества роялистских ублюдков, которые убивают, жгут и предаются блуду в колониях, насилуют хороших женщин, насильно вербуют хороших мужчин и пытаются убить добрых фермеров только потому, что те сражались против какого-то давно умершего короля. Когда Торнтон стал умолять ее послать за доктором, она покачала головой.
— Теперь уже слишком поздно, Эдвард.
Тогда он попросил девушку разрешить ему составить завещание, и она принесла письменные принадлежности.
Собрав остатки сил, Торнтон разгладил бумагу и с трудом взялся за перо.
«Я завещаю Вам свою саблю, сколько бы Вы за нее ни выручили, но один лишь эфес стоит пятьдесят гиней с мелкой монетой в придачу. Возьмите ее в счет моих долгов и знайте, что я умираю, веря, что Вы пошлете что-нибудь Элизабет Домье из Лилля, моей верной супруге.