Жестянщик ждал, что Марта заговорит, но, поскольку она промолчала, сам поднял руку над головой, чтобы показать, как это было.
— Моргана выбрали из-за его роста, — добавил он. — Понимаете? Так что когда он вытянул руку с окровавленной головой, даже те, что были прижаты к самому краю эшафота, смогли ее разглядеть. — Он опустил руку и пожал плечами. — Но это всего лишь слухи. Наверное, мне не следует больше говорить об этом с женщиной...
Уголок его рта снова изогнулся в улыбке, а голос затих.
Внезапное воспоминание о плоской деревянной дощечке в дубовом сундуке Томаса пробудило в Марте другое воспоминание — о его рубахе, пропитанной кровью, и она почувствовала, что откуда-то изнутри ее, как столбик ртути, поднимается неодолимый ужас. Она ощущала, как жестянщик прислушивается к ее участившемуся дыханию и, скорее всего, ждет, что она станет упрашивать его рассказать что-нибудь еще об убийцах короля, вспомнить сплетни, которые кружили в воздухе мастерской, как струйки дыма из топки.
С детства Марта слышала истории, которые с периодичностью морских приливов рассказывал отец и его дружки, о том, что кузен Кромвеля с зятем уже давно нашли убежище и приют у местных фермеров на земле Массачусетса. А рассказы о славных победах в гражданской войне и последующем десятилетнем правлении Кромвеля между казнью Карла-отца и восшествием на престол Карла-сына отшлифовывались до блеска и слагались снова и снова втайне от чужаков в ночную пору, когда огонь в очаге затухал и двери запирались на засов. Для жителей Новой Англии источником законной гордости служило то обстоятельство, что ни один человек — будь то мужчина, женщина или малый ребенок — не позарился на обещанную королем награду за Эдварда Уолли и Уильяма Гоффа, родственников и сподвижников Кромвеля, да и за других тоже, из тех, кто сражался против Карла-отца.
Колонисты были народом колючим, изобретательным и крепким, когда речь заходила о том, чтобы сдать роялистам одного из своих. Они испытывали своеобразную гордость от сознания того, что простые люди ради прав каждого человека имели дерзость и мужество свергнуть короля.
— Сплетни похожи на отравленный суп. — Из-за напряженного тона слова Марты прозвучали язвительно и злобно. — Сначала кажется, что вкусно, а потом, со временем, можно и помереть.
Жестянщик уже начал собирать светильник, но теперь отложил инструменты и сказал:
— Что ж, не будем есть из отравленной тарелки. Поговорим о приятном. По-моему, хорошо, когда женщина не охоча до сплетен. Это значит, что она может хранить чужую тайну. — Он наклонился вперед, опираясь на локти, и, расширив ноздри, вдохнул легкий запах оттуда, где сидела Марта. — Для женщины голос у вас низковат, однако он очень приятен. Вы еще не замужем, полагаю.
Марта отвела взгляд от его незрячих глаз, вновь привлеченная игрой пальцев, своей подвижностью похожих на глазные стебельки насекомых. Подавив желание отодвинуть табурет подальше от верстака, она прижала купленную материю к груди и сказала:
— Мне пора идти.
Из угла его рта высунулся кончик языка.
— Но я еще не закончил.
— Тогда я приду в другой раз.
Марта поднялась, и табурет, сдвинувшись с места, проскрипел по доскам пола. Она быстро направилась к двери. Но прежде чем она взялась за щеколду, жестянщик задул свечу. Мгновение Марта стояла в полной темноте, пытаясь совладать с безотчетным страхом, — ей казалось, что жестянщик вот-вот набросится на нее сзади. Она попыталась нащупать ручку, сделав шаг, другой, пока не наткнулась на то, что было, как она надеялась, дверью. Марта провела руками по деревянной поверхности, пытаясь обнаружить щеколду. Наконец нашла и дернула ее изо всех сил. Дверь не открывалась, и Марта поняла, что, когда она вошла, жестянщик закрыл дверь на засов.
Она стала шарить руками по дверной раме, отчаянно ища засов и прислушиваясь, не приближаются ли к ней шаги. Но было тихо. Когда ее пальцы наткнулись наконец на что-то металлическое, она отодвинула засов и рванула дверь.
Выскочив за порог, Марта услышала громкий голос жестянщика:
— Хозяйка!
Марта непроизвольно остановилась, а он спокойно и членораздельно проговорил со своего места за верстаком:
— Спросите его про «Благоразумную Марию».
Оставив дверь открытой, она побежала мимо дома пастора и, лишь раз подняв глаза, увидела в окне лицо священника, с суровым видом наблюдавшего ее паническое бегство в сторону площади. Марта, собравшись с силами, замедлила шаг, мысленно повторяя в такт дыханию незнакомое название, которое сообщил ей жестянщик: «„Благоразумная Мария“, „Благоразумная Мария“». Джон кивнул ей с повозки, и Марта увидела, что Пейшенс с детьми уже беспокойно ждет ее возвращения.