Некоторое время они шли молча. Томас шагал медленно, приноравливаясь к ее походке, но в лицо ей не смотрел, и, когда он не сделал попытки взять ее за руку, Марта сама приблизилась к нему. Вдруг он остановился, пригнулся, махнув рукой, чтобы она сделала то же самое, и указал ей на какие-то тени в кустах. Марта не сразу разглядела оленей — две покрытые крапинками фигуры. Олени спали, положив головы на спину друг другу, почти совершенно неподвижно, лишь ребра легко, еле заметно приподнимались в такт дыханию. Томас сжал ствол ружья, прямой, как древко знамени, но даже не сделал попытки выстрелить.
Тихонько постояв, Марта с Томасом двинулись дальше, и от усиливающейся жары у них под мышками появились серпообразные следы от пота Птицы прекратили утренний гомон, лишь иногда перекликаясь. Рука Марты наткнулась на саранчу, прочно уцепившуюся своими ножками с зазубринками за подол ее юбки. Стряхнув насекомое, она вновь взглянула на Томаса, чье задумчивое лицо обрамляли поднятые сапогами облачка пыли.
Смущенная его молчанием и задумчиво-рассеянным видом, она вдруг ужасно захотела спросить: «Ты Томас Морган?» — но вместо этого потянула его за рукав и сказала:
— Спасибо тебе за подарки.
Он остановился, глядя вперед, на дорогу.
— Томас... — начала она.
Впервые она обратилась к нему по имени и неожиданно почувствовала смущение, как будто сама вдруг стала невесомой букашкой, хрупкой и эфемерной, как саранча, которую она только что стряхнула в траву.
Томас взял ее за запястье и повел на обочину дорожки, где на земле лежал небольшой валун. Одним движением подняв Марту, он поставил ее на плоскую поверхность камня, чтобы ее лицо оказалось вровень с его собственным. Он скинул шляпу и крепко взял Марту за руки, словно боялся, что она упадет с такой большой высоты.
— Марта, — произнес он.
Она ждала, что он скажет дальше, но Томас опустил голову и отвернулся. Она собрала складками его рубаху и потянула. Тогда он снова взглянул на нее.
— Есть вещи, — промолвил он, — которые следует сказать.
— Сейчас ничего не нужно говорить, кроме тех обещаний, которые ты хочешь мне дать.
— Нет, — ответил он, проведя ладонями по ее рукам и накрыв пальцы, все еще сжимающие рубаху на его груди.
Марта чувствовала, как под ее руками ровно бьется его сердце, которое представилось ей водяным колесом, качающим теплую кровь по всей длине его туловища. Его дыхание стало ближе и обдало влажной волной ее лицо, а губы чуть улыбнулись.
— Волчья шкура подошла бы тебе больше, чем оленья.
— Так вот какая я по-твоему? — спросила она. — Похожа на волка? Выходит, я и есть волк в твоей сказке про Гелерта? Я волк, да?
Марта словно пыталась защититься, в ее лице появился страх, как у ребенка, ждущего наказания.
Томас наклонился еще ближе и совершенно серьезно прошептал ей в самое ухо:
— Ты разве еще не поняла?
Покачав головой, Марта прижала к щеке его руку:
— Ты олень, пронзенный стрелами, чье сердце стало совсем холодным из-за того, что никому не было нужно.
Томас посмотрел на Марту, плотно сжав губы, и ее глаза наполнились слезами. Тогда он обнял ее, заговорив на своем родном языке, и россыпь гортанных звуков ласково коснулась ее щеки: «Бранвен». Произнося это имя, он снял с Марты капор и стал наматывать на пальцы ее черные волосы. Шепотом он рассказывал, касаясь губами шеи, сначала по-валлийски, потом по-английски, историю мифической Бранвен со щеками цвета вороновой крови и телом цвета снега. Он поцеловал ее в губы, обхватив за бедра и прижав к себе. Потом его пальцы поднялись вверх по позвоночнику, и, подхватив Марту под мышки, Томас слегка отодвинул ее назад. Он поднял край передника, чтобы она вытерла лицо, мокрое от струящихся слез. Большими пальцами Томас тоже стал вытирать влагу, скопившуюся у нее под веками, и, разглаживая, убирать со лба пряди упавших волос.
— Любимая, — сказал он, целуя ямку у нее между ключицами.
Постепенно слезы высохли, и, сняв Марту с валуна, Томас повел ее за руку в рощу, где она своим изогнутым ножом принялась собирать кору ржавого вяза. Внутренняя часть ствола была еще мягкая, древесина под кожицей светлая и пахучая. Марта изо всех сил скребла ствол, и пот заливал ей глаза, обжигая, словно щелок. Наконец она сложила нарезанные полоски в мешочек и увидела, что Томас оглядывает дорожку и лес с беспокойным, даже взволнованным видом. Через некоторое время он сказал:
— Когда берешь фамилию мужчины, вместе с ней берешь и все его прошлое. Мне скоро будет пятьдесят. Ты знала об этом? — (Она кивнула, давая понять, чтобы он продолжал.) — Я уже был женат. В Англии. — (Марта только сильнее сжала ручку ножа и стала не отрываясь следить за лезвием, размеренно срезающим кору.) — Она умерла, когда я был солдатом и сражался за Кромвеля в Ирландии. Я во всем был человеком Кромвеля, Марта, и ты должна это знать, прежде чем свяжешь свою жизнь с моей.