Длинная тень, упавшая на двор, испугала Марту. Она обернулась и встретилась глазами с ничуть не смутившимся валлийцем. Конечно, он тихонько подкрался к ней и рассматривал, пока она стояла с закрытыми глазами. Позади валлийца маячил Джон. Этот тоже ее разглядывал, но как только заметил угрожающий вид Марты, сразу же отвел взгляд.
— Ну? — сказала она, быстро надев чепец и пряча под ним спутавшиеся на ветру черные волосы. — Если будете лодырничать, вам не выполнить заданной работы.
— Я иду со своим человеком, чтобы поставить ловушки, — ответил Томас низким звучным голосом, словно он проглотил вместе с пюре горсть мелких камушков.
Скрестив руки, Марта оглядела говорившего. Она сама была высокого роста, но рядом с Томасом почувствовала себя почти ребенком. Ее злило, что приходится смотреть снизу вверх, склонив голову набок, чтобы охватить взглядом всю его фигуру. Со своим человеком, сказал он. Со своим человеком, как будто Джон Левистоун нанялся к нему, Томасу, а не к Тейлорам.
— Можешь заняться ловушками, когда твой приятель закончит уборку, — сказала она и, развернувшись на каблуках, удалилась.
Марта с удовлетворением отметила наступившую тишину. Дойдя до дома, она наконец обернулась через плечо и увидела, что Томас пошел обратно в хлев, а Джон, взявшись за мотыгу и грабли, начал отскабливать зимнюю грязь и присохшие листья от влажного фундамента дома.
Больше часа она разбирала семена, откладывая те, что пойдут для посева, и время от времени поглядывая в окно или через открытую дверь на то, как работает Джон. А тот напевал песенку: «Она была что твой мужик. Ее любили все. В прыжках и в беге всех резвей и первая в борьбе...» Иногда он останавливался, чтобы тихонько выругаться или жалобно пробормотать: «Господи, вот злыдня!»
Когда Марта закончила считать семена, она увидела в окно, что Томас вышел из хлева и остановился, внимательно рассматривая землю, как будто уронил ударник, соскочивший с его кремневого ружья. От этого взгляда по спине у нее пробежали мурашки.
Позабыв про теплую шаль, она быстро пересекла двор и подошла к Томасу, присевшему у хлева и разглядывавшему старый посеревший сугроб, комья грязи и мокрого снега, покрытые глубокими вмятинами и холмиками. Когда перед ним легла ее тень, Томас выпрямился, весь настороже, и перевел взгляд на талые поля и окружающий лес. Марта посмотрела в ту же сторону, но за голыми деревьями ничего не заметила.
Томас показал ей отчетливую вмятину в грязи. Там, точно выдавленные специальной формой в тающем снегу, виднелись три кружка поменьше и один, чуть ниже, побольше. Марта наклонилась и вложила в след свой кулак, который сразу же сделался совсем маленьким.
— Волки, — сказал Томас, глядя на нее с искренним уважением. — Двое. Похоже, сегодня мы с Джоном будем оба ночевать в хлеву.
Марта крепко обхватила себя руками, немного дрожа на прохладном воздухе в тени хлева. В ее лице не было удовлетворения. Между бровями пролегла глубокая морщинка, а влажные губы полуоткрылись, словно у изумленного ребенка.
Уже затемно Марта сидела у окна и настороженно прислушивалась к вою и повизгиванию, которые издавали явно не лисы и не барсуки. Она вздохнула, вспомнив свой последний разговор с кузиной. Пейшенс, больная и раздраженная, хотела лишь забраться в постель. Она очень устала, а потому сразу же заплакала, едва Марта попыталась уговорить ее принять особые меры предосторожности касательно остающихся сторожить мужчин, особенно теперь, когда волки пытались найти поживу у них в хлеву. Заткнув уши, Пейшенс заплакала:
— Делай что хочешь, только оставь меня в покое!