Он остановился и облизал губы.
Марта посмотрела на него с невеселым видом:
— Если ты спрашиваешь, сохранила ли я девственность, то я отвечу «да». — И, резко выдохнув, пробормотала: — Как будто мне от этого легче.
Деревянная вывеска над постоялым двором Чандлера — грубо обтесанная доска с отпечатком подковы — скрипнула на неожиданно дунувшем ветерке, а потом опять повисла без движения.
Отец покачал головой и махнул рукой в ее сторону:
— Посмотри на себя. Ты будто обезумела. — Он переступил на здоровую ногу, чтобы не напрягать больное бедро, и окинул взглядом раскинувшиеся сжатые поля. — Тридцать лет я трудился, чтобы сделать это своим домом. — Он посмотрел на нее так, будто она собиралась возразить. — Я приехал сюда весной сорок третьего. Между Кочичавиком и Шаушином нас было едва ли человек двадцать. И здесь, на этом самом месте, я стоял и смотрел на свою землю. — Он громко закашлялся и сплюнул вниз. — В Большой войне у меня погиб брат. Брат Джеймс.
Марта посмотрела на отца с удивлением. Раньше он никогда не упоминал о своем английском брате.
— Он стал солдатом Кромвеля после принятия Торжественной лиги и Ковенанта, — сказал он, — и погиб в бою при Марстон-Муре. Но я ничего не знал об этом целых пять лет. Однако я знаю, за что он сражался. Чтобы шотландцы не преклоняли колени перед разукрашенными сосудами и богатыми тканями, брошенными на алтарь Христа, наподобие юбки распутницы.
За всю свою жизнь Марта ни разу не слышала, чтобы отец говорил так долго о чем-нибудь, кроме вожделенного добра, приобретение которого увеличило бы хозяйство Аллена.
Он плотнее прижал руки к груди и продолжил:
— Ходят слухи. О тебе и валлийце.
Теперь и Марта сложила на груди руки, ожидая, что он скажет дальше. Волнение, которое не отпускало ее всю дорогу в Андовер, нахлынуло вновь, и Марте показалось, что ее глазные яблоки пронзили осколки, как от пушечного выстрела. Нетвердыми руками она затянула на груди шаль и стала смотреть вниз, на ноги, стоя в двух шагах от обрыва.
Вдруг она почувствовала, что отец крепко схватил ее за руку, чтобы не дать упасть.
— Ради Христа, Марта! Я воспитал тебя не для того, чтобы тебя почитали, чтобы ты всем нравилась. Нравиться может любая жалкая, на все согласная потаскушка. Я воспитал тебя, чтобы с тобой считались. Чтобы ты не робела перед чьей-то гордыней. Чтобы ты могла сказать тому, кто зазнался и почитает себя умнейшим: «Поцелуй меня в задницу, и черт с тобой!» Ты меня слышишь? Я знать не хочу эту... девицу на ватных ногах, которая стоит тут передо мной. — Он немного ослабил хватку. — Я скорее соглашусь на твой брак с преступником, у которого есть свои принципы, чем с судьей, у которого яйца как у морского конька. — Он достал из кармана маленькую золотую монетку и подбросил на ладони. — У этой монеты две стороны, но они обе отлиты из одного металла. Это ты и я. — Он дважды постучал себя по лбу. — Мы ведь с тобой похожи.
Взяв ее руку, он вложил монетку ей в ладонь. Марта смотрела на отца, пораженная. Она не знала, чему больше удивляться: тому, что он взял ее за руку, или тому, что дал ей золотую монету. Развернувшись, Аллен начал спускаться.
— Спроси сама себя, дочь, — бросил он через плечо, — стоит ли он того, чтобы за него бороться. — Споткнувшись, крепко выругался, потом, обретя равновесие, прокричал: — Пешком-то до Биллерики далековато будет. Лучше отправляйся немедля.
Марта дождалась, когда отец вернется в дом, и, спрятав в передник монетку, спустилась со скалы уже более уверенным шагом. Вышла на Бостонскую дорогу и, пройдя немного, свернула на запад у Престонского моста через Шаушин, чтобы сократить путь. Дальше ее дорога шла на юг по равнине Бланчард. Тропинки были все еще размыты после дождя, изборождены грязными ручейками и покрыты, как ковром, разноцветными листьями, быстро прилипающими к подошвам. Поравнявшись с ручьем Стронгуотер, Марте пришлось снять чулки и башмаки, чтобы пройти по вязкой черной глине, проваливаясь по самые колени. На другой стороне она присела на ограждение из камней и изо всех сил стала оттирать листьями мокрую грязь со своих почерневших ног. И только теперь вспомнила, что все ее немногие вещи остались в Андовере. Марта хрипло рассмеялась, словно бросая вызов собственной забывчивости, поняв, что у нее нет даже мантильи, чтобы укрыться ею как одеялом.
Тропинка вела вниз, в сосновую рощицу, окруженную и наполовину скрытую грязевым оползнем. Вскоре, увидев Длинное озеро, Марта поняла, что зашла слишком далеко на запад. Она пустилась в обратный путь, пробираясь сквозь бурелом из веток и упавших деревьев и на время потеряв тропинку, пока не добралась до Селедочного ручья, где вновь вышла на верную дорогу. Через час она миновала озеро Наттингс и увидела дом кузины, из трубы которого тянулась тоненькая струйка дыма.