— Сентиментальное путешествие?
— Скорее попытка избавиться от призрака Джереми.
Камилла рассмеялась, коротко и визгливо:
— О, Мэгги, я так рада, что ты уже способна шутить!
— Я серьезна как никогда, — возразила Мэгги.
Почувствовав, как кто-то слегка сжал ее локоть, она обернулась.
— Идемте ужинать, — пригласила Элизабет Фэрчайлд.
Мэгги осушила стакан и со звоном поставила его на поднос.
За ужином ее посадили рядом с высоким молчаливым мужчиной, который когда-то часто общался с Джереми.
— Мне очень жаль, что ваш муж скончался, — торжественно произнес он. — Он приносил большую пользу, когда был среди нас. — Затем отвернулся и завел разговор с сидевшей справа болтливой француженкой.
Мэгги залпом выпила бокал белого вина. Ей были знакомы подобные бокалы. Все тот же хрусталь. Такая же камчатная скатерть, такие же тарелки с изображением льва и единорога. Она вдруг вспомнила, что сегодня почти не ела, поэтому выпитое спиртное сразу ударило в голову. Как правило, она вообще не пила джин — только вино и херес.
— Интересно знать, что ты думаешь об этом вине, Легэ, — сказал сидевший во главе стола Роджер Фэрчайлд. — Его изготовил друг Элизабет.
— Я бы не назвала его близким другом, — с усмешкой поправила его супруга. — Просто мы с его женой учились в одной школе.
Официант показал мужчине, сидевшему рядом с Мэгги, бутылку вина, отвернув салфетку, чтобы тот мог рассмотреть этикетку. Она заметила надпись «Шато Бос-кьер», выполненную золотом под гербом, увенчанным короной. Официант налил немного и Мэгги.
— Interessant, — сказал ее сосед. — Un bouquet exceptionnel…[48]
Мэгги жадно выпила консоме[49] и обнаружила, что даже туда добавлен херес. Повернулась к соседу с другой стороны, представленному как директор Парижской оперы. Он хранил ледяное молчание, лишь внушительный кадык двигался вверх-вниз при каждом глотке.
— Сейчас как раз начинается оперный сезон, не правда ли? — спросила Мэгги, вновь вживаясь в роль благовоспитанной гостьи на французском приеме.
Мужчина повернулся и посмотрел на нее скучающим взглядом:
— Да, послезавтра премьера.
— Я была в опере лишь однажды, когда мой муж еще здесь работал, — сказала она. — То было специальное представление для принца Чарлза.
— Кажется, «Cosi fan tutte ossia La scuola degii amatiti»?[50] Да, помню — это было еще до моего назначения.
— А какую оперу вы будете показывать в этот раз? — вежливо поинтересовалась Мэгги.
Собеседник поднял повыше к свету бокал с вином.
— Этот сезон мы открываем оперой «Отелло».
Официант добавил в бокал Мэгги рубиновой жидкости. Сделав большой глоток, она призналась:
— Мне всегда было жаль Отелло.
— Ах, мадам, — ответил директор, и его кадык спрятался под воротничком, — это все банальная ревность.
— А разве вы не находите, что ревность — одно из самых естественных человеческих чувств? — спросила Мэгги, отпив еще вина.
— Я полагаю, настоящий homme dn monde[51] должен быть выше этого, — ответил её сосед, вылавливая яйцо в бульоне. — Вы согласны?
— Нет, — заявила она, не замечая, что повышает голос. — Он очень сильно любил свою жену, поэтому даже предположение о ее неверности оказалось невыносимым! — Неожиданно лицо собеседника стало расплываться перед ее глазами — Мэгги всхлипывала. Все затихли, а потом она ощутила прикосновение напудренной щеки Элизабет к своей.
— Дорогая, — прошептала Элизабет, — тебе, наверное, нужно прилечь.
— О нет, я в полном порядке, — весьма неучтиво ответила Мэгги. — Но я действительно не согласна… насчет Отелло и Дездемоны.
— Да, да, конечно, — успокаивающе произнесла хозяйка и повела ее в другую комнату. — Полагаю, тебе необходим отдых. Тебе многое пришлось пережить за последнее время.
Мэгги легла на жесткий диван, ее грудь тяжело вздымалась. Даже будучи не вполне трезвой, она понимала: произошло нечто ужасное.
В комнату зашел посол.
— Мэгги, если хотите, — мягко сказал он, — можете переночевать у нас, мы приготовим вам спальню. Уверен, утром вы будете чувствовать себя гораздо лучше.
— О нет! — Мэгги в панике села и выпрямилась. — Пожалуйста… Я лучше поеду домой.
На следующее утро, спускаясь к завтраку, Мэгги страдала от похмелья и от сожаления о том, как неприлично вела себя предыдущим вечером. Что бы подумал Джереми? Надо хотя бы послать Элизабет Фэрчайлд букет цветов в качестве извинения…
Золтан церемонно встал. Она заметила, что усы у него были выпачканы яйцом.
— Boldog szuletesnapot,[52] мадам, — сказал он.
— О, Золтан, ты помнишь, когда у меня день рождения!
— Мне легко было запомнить, — скромно признался он. — Это День венгерской революции.
По этому случаю решено было устроить торжественный праздничный обед.
— Приглашаю тебя в пивную «Липп», — сказала Мэгги. — Там много хороших блюд из капусты. Ты ведь любишь капусту.
В пивной их усадили за маленький столик у стены. Золтан был при параде — в галстуке, находившемся в веселой цветовой дисгармонии с клетчатым пиджаком. Мэгги внимательно изучила винную карту. Знакомых названий почти не было. За исключением «Шато Боскьер» — когда же ей приходилось его пить? Ах да, конечно — вчера вечером…
Мэгги заказала самое дорогое вино. В конце концов, сегодня был ее первый день рождения после смерти мужа. Джереми никогда не забывал о ее торжестве — в резиденцию каждый раз доставляли букет цветов, вероятно, заказанный секретаршей. Муж считал поздравительные открытки банальностью и предпочитал сопроводить букет собственной визитной карточкой с коротким поздравлением, выведенным аккуратным почерком: «В день рождения дорогой супруге» или «С днем рождения, милая Мэгги».
Подарок тоже полагался, но Джереми не любил сюрпризов. По его мнению, подарок должен был быть практичным. Они обсуждали, что Джереми купит ей, утром, пока он принимал ванну, а Мэгги пила утренний чай. Электрочайник «Рассел Хоббс», кстати, был одним из подарков мужа. А в прошлом году он подарил ей мощный фен, потому что она всегда сама мыла и сушила голову, не прибегая к услугам парикмахеров. По особым случаям, вроде дня рождения королевы, Мэгги иногда заглядывала в салон красоты. А потом стояла в тугих локонах на лужайке, при этом каблуки-шпильки проваливались в землю, и приветствовала членов местной британской диаспоры, каждый год собиравшихся на пикник, чтобы поднять тост за свою правительницу кружкой пива, закусывая его жаренными на углях сосисками.
Золтан со скептическим видом рассматривал свою порцию chroucrotte.[53]
— Французы считаются лучшими поварами в мире, а не могут даже приготовить toltott kaposta![54] Моя мама…
— Золтан, — перебила Мэгги, — как продвигается наш проект?
— Понадобится время, — хмуро ответил он, — и тщательное планирование. Если мы должны испортить телесуфлер, то мне нужно попасть в здание, а это не так просто, как кажется…
— Прошу прощения, — раздался голос за соседним столиком, — Я случайно заметил — вы пьете мое вино. Скажите, как вы его находите?
Мэгги обернулась. Она привыкла опасаться незнакомцев, которые начинают разговор, не будучи представленными. Но, увидев румяное улыбающееся лицо говорившего, почему-то сразу успокоилась и ответила:
— Оно очень вкусное.
Золтан кивнул, пристально глядя мужчине в тарелку.
— Могу я поинтересоваться — что вы едите? — спросил он.
— Ах, это суфле! Его так хорошо здесь готовят. Позвольте и вас угостить. — Мужчина подал знак официанту, который в мгновение ока оказался у его столика.
Такое повышенное внимание резко контрастировало с томным безразличием, с которым он обслуживал Мэгги и Золтана.
— Знаете, я из Дордони, — сказал сосед. — Там я и делаю это вино. У меня небольшой замок.
Мэгги попыталась представить, как выглядит небольшой замок.