— А под суфле, наверное, неплохо будет выпить кальвадоса? Жюль! — вновь позвал он официанта. — Я также выращиваю свиней, — произнес он небрежно-смущенно, будто стыдился своей откровенности, но не мог сдержаться. — Одна моя свиноматка стала чемпионкой страны. Теперь ищу для нее подходящего мужа. — Запустив в волосы короткие пальцы и приведя в еще больший хаос свою и без того небезупречную прическу, он поднял бокал и стал разглядывать его на свет. Темно-рубиновая жидкость переливалась. — Красивый оттенок, не правда ли? За ваше очень хорошее здоровье!
— Egesegere![55] — произнес Золтан.
Мэгги лишь улыбнулась и чуть-чуть приподняла бокал. Джереми в свое время научил ее, что говорить «ваше здоровье» — дурной тон.
— Вы с мужем здесь в отпуске? — полюбопытствовал незнакомец.
— Нет, что вы, мы не муж и жена! — Мэгги смущенно рассмеялась, ужасаясь, что кто-то может подумать, будто она замужем за венгром с отвислыми усами и в клетчатом пиджаке, но тут же устыдилась своих мыслей.
— Мы здесь по делу, — важно произнес Золтан. — Мы деловые партнеры.
— Э-э… я знаю, вы, англичане, не любите личных вопросов, но все же хотелось бы спросить: каким именно бизнесом вы занимаетесь?
— Импортом-экспортом, — с напыщенным видом ответил Золтан.
Новый приятель, которого, как выяснилось, звали Люк, настоял на том, чтобы проводить их до гостиницы. Он также заплатил по счету, несмотря на протесты Мэгги. Люк мотивировал это тем, что вино было на его совести.
— Я ведь не каждый день оказываюсь за соседним столиком с человеком, выбравшим мое вино — к тому же одно из лучших, — сказал ой, глядя на нее с одобрением. — О, я хорошо знаю эту улицу, — добавил он возле гостиницы. — Все время хожу сюда покупать сыр. — У входа в гостиницу Люк пожал на прощание руку Золтану и едва заметно коснулся губами руки Мэгги. — Au revoir, mon amie.[56]
Проходя сквозь стеклянные двери, Мэгги оглянулась и увидела, что Люк все еще стоит там, спрятав руки в карманах мешковатых штанов.
— Au revoir, raon amie! — повторил Золтан с противным венгерским акцентом по пути в номер.
— Золтан, лучше сосредоточься на нашем проекте, — строго сказала она, захлопывая свою дверь, затем села на кровать и скинула туфли. С удивлением Мэгги поймала себя на мысли, что эта случайная встреча доставила ей удовольствие. После Жильберто никому еще не удавалось вызвать у нее такой эйфории, сопровождаемой легким чувством вины.
Живя с мужем в Париже, Мэгги столкнулась с Жильберто еще один раз. Как-то ранней весной она направлялась в книжный магазин на маленькую улочку, неподалеку от бульвара Сен-Жермен. Ей рассказал о нем на приеме один художник. Магазинчик специализировался на литературе об искусстве, и Мэгги хотела найти книгу об Эдуарде Вюйаре,[57] чье творчество она тогда начала открывать для себя. Она рассматривала корешки книг на полках, разыскивая нужное название. Играла тихая музыка — звуки танго почему-то показались ей знакомыми.
— Cuando pasaste a mi lado se me apreto el corazon, — прошептал ей кто-то на ухо.
Обернувшись, она увидела резко очерченный профиль Жильберто. Он пристально смотрел на нее.
— Кажется, это наша песня, — сказал он, улыбнувшись. Обезоруживающая улыбка удивительным образом меняла его лицо, придавая ему озорное юношеское выражение.
— О, здравствуйте. — Мэгги смущенно покраснела, потом стала бормотать что-то про Вюйара и весеннюю погоду. Жильберто тоже любил Вюйара и порекомендовал ей книгу, посвященную творчеству группы «Наби».
Он настоял на своем желании проводить ее домой, взял под руку и повел по узкому тротуару. Полиэтиленовый пакет с книгой болтался где-то внизу и время от времени бил его по ноге.
Живя в Англии, Мэгги привыкла брать мужчину под руку, робко просовывая пальцы ему под локоть. В том, как Жильберто сделал то же самое, была какая-то пугающая интимность. Странная легкая дрожь распространялась, как вспышка света, по всему телу, от того места, где оказалась уверенная рука ее спутника. «Интересно, чувствует ли он нечто подобное?» — подумала она. И, взглянув на него, увидела его напряженное лицо.
Они прогулялись по бульварам, где расцвели каштаны, посмотрели товар у букинистов, расположившихся на берегу Сены. Потом зашли в кафе, выбрали столик на открытой площадке и устроились за ним, наслаждаясь легким весенним ветерком, теребившим скатерть. Они рассказывали друг другу о своем детстве: Жильберто вырос в Буэнос-Айресе, а Мэгги — в Ледбери. Будто на разных планетах. На углу улицы стоял старик и играл на скрипке. Какое-то время они молча слушали музыку, а на обратном пути Жильберто бросил в футляр от скрипки десятифранковую банкноту.
— Вы так щедры, — сказала Мэгги, во второй раз вызвав у Жильберто улыбку.
— Он так ужасно как-то играл, — оправдывался он, — надо же было его поддержать…
По прибытии в «Отель де Шаро» Жильберто расцеловал ее в обе щеки.
— Так у нас в Аргентине принято прощаться, — объяснил он обескураженной Мэгги. — А потом, при новой встрече, мы так же здороваемся.
Спотыкаясь, она побрела на второй этаж. В голове была полная каша. Моника, секретарша Джереми, сурово взглянула на раскрасневшуюся Мэгги из-за стекол строгих очков в стальной оправе.
— Дамы из Ассоциации британских женщин уже больше получаса вас дожидаются, — сообщила она.
— О Боже, какой ужас! Должно быть, я совсем потеряла счет времени…
После долгого и нудного собрания Мэгги вернулась домой и увидела, как Мариэлиза входит в гостиную с огромной вазой, заполненной красными розами с длинными стеблями.
— Цветы? — удивилась Мэгги. — От кого?
— Записки не было, — ответила Мариэлиза, — только вот это. — И протянула ей сверток, в котором оказалась аудиокассета. Попурри из танго.
Мэгги наклонилась и вдохнула аромат, источаемый бархатистыми лепестками. Этот букет был совсем не похож на те, которыми обычно обменивались в дипломатических кругах по разным официальным поводам.
— Мариэлиза, возьми их себе, пожалуйста, — сказала она.
Горничная нерешительно смотрела на хозяйку, будто не зная — обрадоваться или возмутиться.
— Ну, ты же понимаешь, — добавила Мэгги, — у моего мужа аллергия…
Вскоре после этих событий аргентинского посла отозвали — к большому ее облегчению. Она предпочла не упоминать о том солнечном весеннем дне в разговорах с Джереми, хотя раньше никогда ничего не скрывала от мужа. В конце концов ей удалось запрятать воспоминания о Жильберто и сопровождавшее их томительное чувство вины в глубины подсознания, откуда они иногда выплывали под звуки танго, терзая душу. Какой абсурд! Она столько времени мучилась чувством вины из-за этого эпизода, который ни в какое сравнение не шел с приключениями, описанными в дневниках Джереми! Мэгги не хотелось признаваться — никому, даже самой себе, что на самом деле все это было отнюдь не так невинно, как ей хотелось думать теперь.
Зазвонил телефон.
— Мэгги, дорогая моя, — бодро произнесла Камилла на другом конце провода. — Мы с Джеффри очень за тебя беспокоимся.
— Знаю, мне очень жаль. Я ужасно вела себя вчера вечером. Не представляю, что на меня нашло.
— У тебя сейчас трудные времена. Мы с Джеффри полагаем, тебе нужна помощь. Многие женщины, оказавшиеся в таком положении, обращаются к психиатру.
К психиатру?! Мэгги почувствовала, как кровь стынет в жилах. Они с Джереми всегда считали, что к психиатрам попадают лишь люди, возомнившие себя Наполеонами.
— Да нет, что ты! Я вполне пришла в себя, — поспешила она заверить Камиллу. — Честное слово, обычно я так себя не веду.
— Но все же подумай об этом, ладно? И еще Джеффри хотел, — где-то поблизости неясно слышался его голос, — пригласить тебя к нам на юг Франции. Это будет тебе полезно.
— О, спасибо большое, вы с Джеффри очень добры. Не знаю, как выразить вам благодарность…
57
Французский художник-постимпрессионист конца XIX — начала XX в., один из основателей творческой группы «Наби», куда вошли молодые художники, восхищавшиеся творчеством Гогена.