Слишком у него бледная, молочного оттенка кожа для ребенка, живущего на солнце. Хотя, правда, играть во дворе ему разрешают редко. Особняк и для него тоже — тюрьма. Пол предложил вариант спасения — единственно возможный. «Забирай Джимми и переезжай с Майклом в Феникс».
В комнате потемнело, снаружи собиралась гроза, Лорел раскачивалась все сильнее, все теснее прижимая теплое тельце. Другого выбора, по мнению Пола, нет.
Она напевала «Спи, малыш» — единственную колыбельную, которую помнила; пела, стараясь заглушить завывания крепчающего ветра.
Вскоре Джимми заснул, головка его покачивалась взад-вперед в такт качалке. Но Лорел снова и снова пела колыбельную под скрипучий аккомпанемент качалки. Внутри у нее тоже нарастал шторм, с того момента, как она вступила в мир Лорел, и она опасалась, что стоит ей замолчать — и разразится буря.
Смеркалось, ветер порывами налетал на дом, между атаками — мертвые паузы, глухо ухал на крыше колокол. Лорел вскочила, когда молния разорвала небо, осветив комнату; запела громче, стараясь не слышать раскатов грома, грохотавших точно над самой крышей.
Дверь на балкон распахнулась, и в комнате показался Майкл. Колыбельная застряла у нее в горле. Была пятница, а она ждала его не раньше субботы.
Его ласковая улыбка сыну погасла, губы затвердели. Будто темный натюрморт: она замерла в качалке его матери, его сын спит у нее на коленях, а он стоит в военной форме с кепи в руках, волосы взлохмачены. От раздавшегося треска молнии у нее перехватило дыхание, на секунду комнату озарило синим холодным светом, отразившимся в глазах Майкла.
Лорел наблюдала оттенки его подвижного лица: раскрылись от удивления глаза, прищурились… напомнила ли она ему Марию в этой качалке? В груди у нее сжалось, волнение мешалось со страхом. Жизнь с этим человеком может оказаться пугающей, непредсказуемой, опасной, но никогда — тусклой.
Часто забарабанили по рифленой крыше капли дождя, а через минуту буря оборвалась. Собирался дождь целый день, а кончился ничем.
Развеялись тучи, развеялась и напряженность в комнате. Джимми заворочался, снова сунув пальчик в рот. Лорел перевела взгляд на мальчика; ток, пробежавший между ней и Майклом, когда глаза того неотрывно смотрели в ее, исчез.
— Подумала, Джимми нужна качалка. Все равно никто ею не пользуется.
Майкл бросил кепи на комод рядом с портативным телевизором и, повернувшись к ней спиной, уставился на потолок, сгорбив плечи.
— Что мне с тобой делать? — Безнадежность в его голосе открыла ей, что не только ее положение безвыходно. Она чуть ли не сама переживала мучения этого сильного человека: вернулась жена, которую он не мог выносить, но и развестись с ней нельзя.
В мае стало совсем жарко, и ланч перенесли в прохладу столовой. Сагуаро выбросил кремовые цветочки с толстыми восковыми лепестками. С крохотным бледным венчиком на верхушке этот великан смотрелся немножко смехотворно. Миниатюрные же кактусики, сидевшие неприметно, полыхали роскошнейшими цветами, в сравнении с которыми сами казались карликами.
За эту неделю у Лорел сложился определенный порядок: обедала она с семьей, а остальное время проводила с Джимми. По выходным, когда приезжал Майкл, они с Клэр уводили Джимми на прогулки, продолжались и уроки плавания. Плавать Джимми не выучился, зато выучился храбро, не плача, переносить пытку. По выходным Лорел чувствовала себя особенно одиноко.
Когда Джимми первый раз назвал ее «мамой», она сообразила, что сама же и научила его. Случайные оговорки вроде «Мама достанет тебе это» или «Сядь к маме на колени». Словечко соскальзывало редко, но малыши подхватывают легко. Их дружба превратилась в болезненные даже какие-то узы, его большие темные глазенки смотрели уже не так потерянно, единственный взгляд, в котором она не читала укора. Для него она не была бременем, неловким напоминанием о семейном несчастье. Ему требовались ее любовь, ее объятия, как прибежище от ругани Клэр, опора против холодности его тетки и дяди, утешение, когда он царапал коленку или Майкл уезжал на базу. Его потребность в ней питала ее самоуважение.
Лорел поняла, что никогда не сможет бросить Джимми, а права на него имеет только пока она — Лорел.
Уже несколько выходных Майкл не приезжал, и Джимми был целиком ее. Все ближе надвигалась поездка в Денвер. Лорел спала все меньше. Когда наконец приехал Майкл, она вообще не могла спать, расхаживая ночи напролет по крытым переходам, а днем чувствуя себя измотанной и вялой. Она допоздна дожидалась у себя, пока не затихнет дом, а потом пускалась в ночной тиши на прогулки.
В одну необычно теплую ночь она не стала надевать халат, накинув только пеньюар поверх ночной рубашки. Спустившись во двор, Лорел дошла почти до середины и только тогда заметила Майкла, стоявшего в полумраке перехода на дальней стороне. Поворачивать назад было уже поздно. Ладно, все равно надо поговорить с ним, можно и сейчас. Но она пожалела, что на ней нет халата.
В руке Майкл держал бокал, халат его был расстегнут. Он притворился, будто изучает плиты двора. Она многое узнала о нем, о его детстве, но все-таки представляла его только таким — взрослым и ожесточенным. Каким бы он стал, не встреться ему Лорел? Если б женился на надежной и серьезной девушке вроде Клэр? Когда она подошла к нему, он глаз не поднял.
— Вижу, ты тоже не можешь спать?
— Но попыток не бросаю, — Майкл одним глотком осушил бокал.
— Майкл, нам надо когда-то поговорить. — Рядом с ним она чувствовала себя совсем маленькой.
— Что ж… Дженет вот сказала, что ты взяла за привычку удирать по ночам, — опасно мягко заметил он. — Давай и об этом поговорим тоже.
— Уезжала я всего однажды. Поехала за Консуэлой. Ты знал, что она возит Джимми к Алтарю Желаний? Они загадывали… чтобы вернулась его мама.
— Бедняга Консуэла! У нее еще сохранились иллюзии насчет матерей. А с чего вообще ты вернулась? — холодные глаза, запавшие в темных глазницах.
— Об этом я и хотела поговорить.
Докончив вторым глотком выпивку, Майкл наконец взглянул на нее.
— Так говори! — почти шепотом приказал он.
От страха и смятения у нее перехватило дыхание, как и всегда, когда он смотрел на нее в упор. Сорваться бы и умчаться куда подальше.
— Я не знаю.
— Очень подробно сегодня отвечаешь, — от него сильно пахло виски.
— Майкл, да пойми же! Я не могу вспомнить! Я ничего не помню. Ни тебя, ни Джимми! Даже имени своего не помнила, пока в тот вечер ты не приехал в мотель. Твое было записано у меня на клочке бумаги. У меня только и было — одежда на мне. Я не могу сказать, где была — потому что — я не помню! Пожалуйста, поверь мне!
— Ох, да уже слыхали! У тебя амнезия! Все объясняет, удобная штука. Христос! — бокал разлетелся на звонкие осколки на плитах. Майкл схватил ее за руку. — Где интересно, подцепила идейку? С экрана телевизора? Но, Лорел, я уже не тот чертов болван, за которого ты выходила замуж.
— Майкл! — Голос в мозгу вопил: «бежать, бежать!» Но Майкл сгреб ее и притянул к себе, жарко дыша в лоб, пуговицы халата холодили сквозь ночную сорочку.
— Так давай объясню я. Делишки у твоего нового дружка пошли плоховато, да? Денежек не стало хватать! Ты и решила — капелька роскоши для разнообразия не помешает. Подумала, а недурно бы повидать старика Майкла, да за ради смеха и на малыша взглянуть — какой он там? Или влипла в передрягу и решила смыться? Такому объяснению я могу поверить и принять. Но не рассчитывай, что куплюсь на амнезию!
Отпустив ее, он упал на каменную скамейку, отирая лоб. На минуту вид у него был побежденный. Взрыв ярости так же внезапно оборвался, как налетел. Все в нем непредсказуемо, пугающе.
— Эта… эта роскошь, как ты называешь, вряд ли я вернулась поэтому. Мне тут даже не нравится.