— У нас есть сад, — доктор Гилкрест наклонился вперед, постукивая карандашом по коленке, — гостиная, где встречаются пациенты, у вас тут телевизор, вам ежедневно приносят газеты. Но вы не выходите из комнаты, почти не включаете телевизор, не открываете газет и, как мне докладывают медсестры, вы не спите, или сидите у окна. Так как вы объясните свое поведение?
— Мне нужен отдых. С другими пациентами мне не по себе.
— Они пугают вас?
— Да. — Глаза запавшие, печальные, хитрые… наполненные безнадежностью, ужасом… пустые.
Доктор Гилкрест испытующе прищурился и нацелился на нее карандашом.
• — А почему вы не читаете газет? Тоже пугают вас?
— Уставившись на кончик карандаша, Лорел трудно сглотнула. Опять ее поймали в ловушку. Газет она избегала, в основном, из-за того, что те нагоняли не нее тоску. Он причислит это к новым доказательствам ее неспособности встретиться с действительностью. Но ведь многие не читают газет по той же причине! Майра, например. Лорел поспорить могла, что читает та только страничку для женщин. Но Майра не лежит в больнице!
— Газеты, доктор, нагнетают истерию и ужас перед миром. Их бросают вам на порог, как гранату. Десяток страниц типографского шрифта и все — война, супероружие, преступления, бунты, революции, голодные смерти… нищета… Когда я читаю, что мой образ жизни уничтожает воздух, которым я дышу, воду, растения, овощи… И когда узнаю о целых поколениях людей, которые даже не способны докричаться друг до друга… да, мне страшно, и я не считаю это признаком сумасшествия.
Лорел сидела прямо, сложив руки на коленях, пытаясь создать впечатление спокойствия и полного самообладания. Но долго не выдержала, встала и отошла к окну.
— Когда я вижу снимок покалеченного ребенка, я представляю на его месте Джимми и как бы я себя чувствовала, если бы… Или, читая о молодом парне, убитом в бою, вижу Джимми через пятнадцать лет, и мне больно. Я почти сама истекаю кровью и…
Неистово плясал карандаш по малиновой бумаге.
— Ох, ладно! Сдаюсь! — Лорел упала в кресло.
— Продолжайте! Не останавливайтесь!
— Что толку? — пять дырочек с одной стороны квадратной плитки на пять с другой — получается двадцать пять. Нет, надо сосчитать снова… раз, два…
— Миссис Деверо, подобный перенос на себя ужасов, и как следствие — отказ от газет, очень распространен, особенно среди молодых матерей. Но немногие кончают амнезией. У некоторых случается нервный срыв. — Захлопнув папку, доктор сунул ее подмышку и поднялся. — Амнезия — это все-таки неадекватная реакция. Но, по-моему, вы сами справитесь с ней. В сущности, вы этим уже занимаетесь.
— Тогда — почему я тут? Когда смогу уйти?
— Загляну днем и обсудим, — и, взглянув на часы, доктор Гилкрест ушел.
Вечером, как всегда, зашел Майкл, выполняя свой долг. Оставался он обычно не дольше получаса. Неловкие полчаса, когда он, поубеждав ее, что Джимми великолепно живется с Майрой и Шерри, начинал ерзать и, отсидев положенное, удирал. Она никак не помогала ему и чувствовала облегчение, когда за ним захлопывалась дверь. У них мало было что сказать друг другу — только Джимми. А может — наоборот: много чего, но Джимми — единственная безопасная тема.
Как-то раз Майкл принялся рассказывать, что в тот день он вернулся домой пораньше, чтобы извиниться за происшедшее ночью. А увидел ее в пикапе Харли. Он решил, что она удирает с Джимми, и погнался за ними… Но Лорел тут же расстроилась, и он свернул объяснения.
Навещать ее разрешили только Майклу. О его приходе всегда возвещала медсестра — блондинка с плохими зубами. Всовывала голову за дверь и, покраснев, смущенно улыбаясь, объявляла: «Опять к вам этот роскошный мужик! Готовы?»
Но на этот раз Лорел встретила его у дверей, и Майкл открыто удивился, когда она взяла его за руку и провела в палату.
— Догадайся, что случилось?
— Не могу представить, — через силу улыбнулся Майкл.
— Я уезжаю наконец!
— Сбегаешь?
— Нет! Доктор сказал, что могу выписаться через три дня. Буду раз в неделю приходить к нему и звонить, как только почувствую, что сознание снова ускользает от меня.
Майкл присел на кушетку, не придя в восторг от новости.
— Ты ведь позволишь мне вернуться домой… да? — после дневного разговора с врачом Лорел находилась в приподнятом настроении. Теперь на нее напали первые сомнения. Она спустилась на пол рядом с ним. — Пожалуйста, скажи! Я ведь могу приехать домой?
Светлые гипнотические глаза пристально изучали ее. Наклонившись, Майкл тихо произнес:
— Ты ведь не знаешь меня.
— Но я и других не знаю! Никого! Пожалуйста!
Вытащив сигареты, он закурил. Она впервые видели его с сигаретой.
— Хочешь пожить с Джимми в Таксоне?
— Нет!
— Там тебе будет легче…
И легче следить за мной?
— Я хочу домой! В бежевое бунгало! Я постараюсь не вмешиваться в твою жизнь… Обещаю. Только позволь…
— Пожалуйста. Возвращайся. Теперь встань с пола и расскажи подробно.
Лорел пересказала, что ей запомнилось из дневной встречи с доктором Гилкрестом; что-то о страхе, виноватости, гипертрофированном неприятии насилия. Ее проблема — страх, а не боязнь людей. Тенденция избегать реальности… Даже Майкл поморщился от этого преуменьшения. Ей было трудно сосредоточиться: она ждала, когда Майкл назовет день отъезда домой.
— И прибавил, что хочет поговорить с тобой.
— Да, похоже, надо заглянуть к нему. Пойду, договорюсь о встрече. — Он поднялся и взял кепи с серебряными крылышками. На нем была темно-синяя летная форма, в пустыне он редко надевал ее.
— Погоди!
— Что еще?
— Хочу поблагодарить тебя за то, что часто навещал меня. Не обязан ведь был.
Майкл только нетерпеливо передернул плечами, явно стараясь поскорее уйти.
— И еще… расскажи мне о прежнем… как мы встретились, всякое такое.
— Давно все случилось.
— Майкл, пойми! Ты единственный, кто может рассказать!
Вздохнув, он нетерпеливо отбросил кепи, присел рядом. Рослый мужчина в заставленной мебелью палате с нежеланной женой, от которой легко может избавиться законным путем, но он выполняет нравственный долг, заботится о сумасшедшей… Уже не в первый раз Лорел пожалела его.
Встретились на маленьком туристическом маршруте в горах Колорадо. Я с друзьями путешествовал, а ты с подружками-учительницами. Стояли мы втроем перед уличным лотком, ели горячую сладкую кукурузу. — Майкл потер морщины на лбу и откинулся на спинку дивана. — Вид у тебя был довольно трогательный, на подбородке висела капля растаявшего масла. Подружки твои пухленькие, глупенькие туристки заливаются хохотом, стоило к ним обратиться мужчине. Но ты держалась свободно, естественно, говорила тихо. В конце концов, после долгой пустой болтовни, наши группки объединились и вместе отправились гулять в парк, угостились там сладкой кукурузой, сэндвичами, а вечером в Денвере — пивом и пиццой. Довольно естественно мы разбились на пары, ты оказалась со мной.
— А какой я была?
— Волосы покороче, юбка подлиннее. Тихая, мечтательная. Я не анализировала тебя, хотя, может, как раз следовало.
— Как получилось, что мы поженились?
— Кто ж знает… такое просто случается. Наша часть стояла у Денвера. Встречались мы с тобой частенько, почти год, нам нравилось бывать вместе. Я и решил, что хочу, чтобы ты всегда была со мной. И мы поженились. Сняли квартиру рядом с твоей школой и…
— Погоди… мы любили друг друга?
Майкл зажег новую сигарету, но не затянулся, а просто уставился на горящий кончик.
— Любить, Лорел, глупое слово. Люди пользуются им, чтобы прикрыть сильные чувства или отсутствие их. Лично мне неведомо, что оно означает. Помню чувство гордости за тебя, ответственность… почему-то ты казалась ранимой… тебе словно бы требовалась защита. Мне было хорошо с тобой, по-другому, чем с другими. Не знаю, может, это и было началом, из которого что-то могло вырасти…