— Они болят? — прошептала она.
— Иногда, — признался он. — Но не сильно и не часто.
Грейс накрыла ладонью шрам в центре груди.
— Мне они тоже причиняют боль, — призналась она в ответ.
Она передвинула руку ниже с груди на бок к самому свежему шраму, который не раз нащупывала пальцами. Он был длинным и тонким, явно не от пули.
— Как ты получил этот?
— Нож, — просто ответил Рэй.
В животе Грейс что-то перевернулось. Она подняла голову и посмотрела Рэю в глаза, молча требуя продолжения.
— Была облава, — начал он низким и резким голосом, не отрывая от нее глаз. — Один чокнутый паренек кинулся на Лютера, вытащив нож из ниоткуда. Наверное, я мог бы выстрелить в мальца, а не пытаться выхватить нож, но поскольку ему едва ли исполнилось пятнадцать, у меня просто не хватило духу.
Она потянула простынь вниз, медленно раскрывая твердое, мускулистое, закаленное тело Рэя, пока не нашла шрам на бедре. Маленькое, давно зажившее напоминание о втором разе, когда в него стреляли. Она не колеблясь коснулась его рукой. Ниже на той же ноге был еще один длинный, грубый, почти незаметный шрам.
— А этот?
— Неприятность на дороге. Один парень пытался меня переехать.
— Что ты сделал? — ее живот снова взбунтовался. — Ухватился за машину и держался за нее?
Рэй пожал плечами.
— Типа того.
Были и другие, меньшие отметины, о которых она не спрашивала. Теперь, когда она знала, почему Рэй вынужден бросаться в гущу событий, почему ведет эту войну, она понимала. Немного. У него было доброе сердце, и всю свою взрослую жизнь он мстил за смерть сестры. Но это знание не помогало легче принять боль.
Она хотела еще раз попытаться объяснить, заставить его понять, почему ушла… но это было бы пустой тратой времени, а она не хотела испортить сегодняшнюю ночь. Но, разумеется, не было ничего неправильного в том, чтобы попросить его быть осмотрительным.
— Когда ты уедешь в Мобил, надеюсь, ты хотя бы постараешься проявлять осторожность, — сказала она, не отводя глаз от шрама на бедре. — Я ненавижу мысль, что ты… — голос стал почти резким, поэтому она остановилась.
Если бы в эту минуту Рэй попросил ее поехать с ним, она бы согласилась. И совершила бы ошибку. Большую. Она не была уверена, что сейчас сможет справиться с неопределенностью лучше, чем шесть лет назад. Она любит его, нуждается в нем, но не станет пытаться все вернуть, а потом снова уходить от него. Опять причинять ему боль. На сей раз уйти должен он. Так будет правильно.
Возможно, если отъезд станет его решением, это снимет остроту боли от последнего расставания. Теперь не он будет тем, кого покинули.
Рэй взял ее за подбородок и потянул к себе для поцелуя. Она знала, что они снова займутся любовью, и больше не будет разговоров о Мобиле, шрамах или соблазнительно продавленных матрацах. Они могли иметь только секс, и она с жадностью это возьмет.
Он снова занимался с Грейс любовью, медленно и непринужденно. Вскоре она заснула, опустив голову ему на грудь и закрыв рукой шрам на плече. Она спала так, словно у нее не было никаких забот в этом мире. Рэй же размышлял, сможет ли когда-нибудь снова заснуть.
Он всегда думал, что Грейс ушла, потому что недостаточно сильно его любила, что чепуха о якобы слишком опасной работе, была лишь предлогом. Ерундой. Оправданием. Он убеждал себя в этом снова и снова, хватаясь за гнев, который так хорошо скрывал. Гнев, который спас его от того, чтобы буквально не развалиться без нее на части.
Но сегодня ночью… когда она касалась его шрамов, он видел боль в ее глазах, слышал отчаяние в голосе, когда она так нерешительно попросила его быть осторожным. Она не просила остаться, не называла сумасшедшим. Не угрожала возненавидеть, если он уедет, или уехать самой, если он не изменит своего решения. Она лишь попросила проявлять осторожность.
Было бы легче, если бы она требовала или выдвигала ультиматум. Он знал, как справиться с требованиями и ультиматумами. Но сомневался, что знает, как реагировать на эту просьбу.
Шесть долгих лет назад Грейс оставила его не потому, что перестала любить. Она уехала, потому что любила слишком сильно. Он видел правду в ее глазах, когда она нерешительно гладила его шрамы и просила не рисковать. Спустя столько времени осознание этого не должно было иметь никакого значения, но имело. Имело, черт возьми.
Рукой в перчатке Фредди уверенно постучал в дверь. Стояло яркое, раннее субботнее утро, и он сильно спешил, поскольку обещал полусонной Дженни, что вернется к завтраку.
Когда клиент открыл, его глаза удивленно распахнулись, и он отступил, спотыкаясь на собственных ногах.
— Что ты тут делаешь? Разве ты не должен уехать подальше из города? — он глянул в обе стороны пустынной улицы. — Тебя кто-нибудь видел?
Мужчина выглядел нелепо в шелковой пижаме.
— Нет. И я был бы уже далеко отсюда, если бы все так не запуталось, — объяснил Фредди, заходя в дом и закрывая за собой дверь. — Еще остался свидетель, о котором надо позаботиться. Женщина, которая меня видела.
— Тогда убери ее, — вскипел мужчина. — Зачем ты здесь? Хочешь еще денег? Забудь об этом. Сам наследил, сам и подчищай.
Фредди осмотрел милый, скучный дом. Невыразительная мебель, пустые стены. Это был бездушный дом. Никто не заскучает по этому человеку. Он был трусом, который платил другим, чтобы те выполняли за него грязную работу. Обычным пронырой. Если полицейские когда-нибудь до него доберутся, он тут же запоет соловьем.
Фредди не испытывал к своему клиенту никакого уважения. Он вообще не уважал ни одного из своих клиентов, если только те не были оказавшимися в беде женщинами. Как Марта, имя которой было вытатуировано на его бицепсе, подумал он с мимолетным нежным воспоминанием. Любой, обладающий чувством собственного достоинства мужчина, сам разбирается со своими проблемами.
— Я всегда за собой подчищаю, — тихо сказал Фредди. — Не стоит оставлять свободные концы.
Мужчина так никогда и не узнал, что его ударило. Фредди позаботился о своей проблеме и покинул дом, сняв перчатки только тогда, когда оказался за рулем автомобиля Дженни.
Он испытывал страстное желание съесть пару бутербродов с колбасой.
Грейс проснулась от неожиданного звука. Рэй пел в душе. Она улыбнулась и подняла голову с подушки. Эта забавная и необычная песня была ей не знакома, но определенно принадлежала Лайлу Ловетту.
А ведь говорил, что перерос эту причуду и больше не поет. Она задумалась, не могло ли так случиться, что он пел только для нее? Эта мысль грела душу. Он пел только для нее, для них, и, кажется, даже не подозревал об этом.
Она сделала его счастливым? Освободила что-то в его душе?
Грейс соскользнула с кровати и бесшумно пробралась в ванную, остановилась в заполненной паром комнате, чтобы послушать. Она запомнит этот момент навсегда. Фальшиво поющий мужчина не должен вызывать у нее такие чудесные чувства, но он вызывал. Она улыбнулась, прислушиваясь к словам, потом, наконец, рассмеялась и открыла дверь кабинки душа.
— Это новая песня, — сказала она, когда удивленный Рэй повернулся к ней лицом. Он выглядел великолепно: теплый, мускулистый и скользкий от мыла. Вода стекала по лицу на твердое тело. Боже, она знала каждый сантиметр этого тела! Каждый шрам, каждое чувствительное местечко.
Он соблазнял ее улыбкой и явной страстью в глазах. На сегодня он принадлежал ей. Завтра может немного подождать.
— «Тощие ноги» не новая песня, — с усмешкой ответил он. — Ты просто плохо следила за творчеством исполнителя.
— Мне очень жаль, — она не раздумывая ступила в душ и присоединилась к Рэю. Кабинка была большая, но Грейс стояла так близко, что их тела терлись друг о друга. Теплый туман осел на ее лице и увлажнил волосы. Среди брызг, которые стали сильнее и горячее, она поцелуем пожелала ему доброго утра. Его прикосновения, одна лишь его близость снова пробудили ее. После прошлой ночи у нее не должно было остаться ни капли сил, но она не чувствовала слабости.