И в то, что его посадят, а у нас на двоих осталось не больше нескольких часов, меньше всего верилось, лёжа у него на груди…
Моцарт лежал на спине, спокойный и расслабленный после — сокрушительного? крышесносного? — в общем, после секса и безмятежно курил.
Словно ничего не случилось: Патефона не посадили, в него не стреляли, Целестина, что закрыла его грудью, не борется сейчас за жизнь, меня чуть не изнасиловали, а он не застрелил дядю Ильдара, что пытался это сделать, и за Моцартом с минуты на минуту не должна прийти полиция.
Словно никогда ничего плохого не случится.
— Ни разу не видела тебя курящим, — приподняла я голову, чтобы посмотреть на него.
— Я курю только когда мне так хорошо, что тянет на всякие глупости, — прижался он губами к моему лбу, обняв за шею.
— Ты выглядишь так, словно добился чего хотел.
— Да, раз ты моя жена. Я счастлив, — улыбнулся он. — Запомни меня таким.
Сделал последнюю глубокую затяжку. Медленно выпустил дым в потолок. И затушил сигарету.
— Значит, теперь ты можешь рассказать мне всё?
— Конечно, нет, — хмыкнул он. — Что ещё ты хочешь знать, кроме того, что я люблю тебя, девочка моя?
— Всё, Сергей Анатольевич, — села я, натягивая на грудь одеяло. — Ты сказал моему отцу, что живопись — это не про тебя. А Антону — что ты идиот, раз хотел сделать то же самое: то есть использовать музейные номера.
— Господи, ты всё ещё об этом? — усмехнулся он и потянул одеяло вниз, преодолевая моё сопротивление. — Расскажу тебе секрет: так я буду более сговорчивым. И разговорчивым.
Я сдалась.
Склонив голову набок, он любовался моим обнажённым телом. Потом вздохнул, блаженно прикрыв на пару секунд глаза, всем своим видом давая понять, как ему нравится то, что он видит. А потом кивнул.
— Да, так и есть.
— То есть ты всё же хотел добраться до этой украденной коллекции с моей помощью?
— Как сказал твой покойный дядя Ильдар…
Я закрыла глаза, резко почувствовав тошноту. Перед глазами тут же встала ужасная картина: мёртвый дядя Ильдар с остекленевшими глазами, с дыркой во лбу. Пятно его мозгов на стене, кровавый след вниз.
Не знаю, когда-нибудь я смогу избавиться от этой картины перед глазами. Смогу стереть её из своей памяти. Но сейчас я сама была виновата, что она снова возникла — сама завела этот разговор.
— …куда проще было бы охмурить какую-нибудь музейную серую мышь, как сделал мой отец с матерью Антона. Если бы мне просто нужно было добраться до запасников музея, это было бы нетрудно, — сладко потянулся Моцарт и зевнул. — Но живопись и правда не про меня.
— А что про тебя? — я ткнула его ногтем в рёбра. — Это тебе за мышь!
Он дёрнулся, выгнулся, засмеялся.
— Какая же ты ревнивая у меня, Женька!
— И, не поверишь, у меня есть повод, — вернула я на грудь одеяло, прикрываясь. Но только потому, что вспыхнула от его взгляда как спичка — соски тут же болезненно сжались. А чёртово воображение уже нарисовало как весь взмокший и по пояс голый, спустив штаны, он трахает на столе в тесной музейной подсобке… не меня.
Дыхание сбилось под его немигающим взглядом.
Его чёртовы пухлые губы дрогнули в понимающую улыбку.
Но, превозмогая слабость, что они во мне вызывали, я всё же спросила:
— Номеров семь. Четыре из них картины. Пятая — Караводжо — подставная, значит, её не считаем. Монета — не живопись, но её уничтожили. Остаётся ещё два. Что под этими номерами?
— Я тебе уже говорил, что ты очень умная девочка? — развернулся он и подтянул меня к себе.
— И не ты один, — задрала я подбородок.
— А что ты язва?
— И не ты один, — улыбнулась я.
— Я понятия не имею. Потому что хотел обменять весь список целиком. Но не совершил эту глупость, потому что благодаря тебе понял, что номера зашифрованы. Вот зачем ты нужна мне: вместе мы банда. Ну и ещё кое для чего… — скользнула ниже моей голой спины его рука. Но я её остановила.
— Благодаря мне и Бринну.
— Да куда ж без него! — резко выдохнул Сергей, словно я сбила ему весь настрой своим Бринном, и руку убрал. — Хотя он в мои планы и не входил.
— То есть отдать список тем людям, ради которых старался Шахманов, ради чего они придумали свой план с Сагитовым?
— Шахманов старался ради себя. Он просто жадный сукин сын, который хотел бабок и больше ничего. Да и Сагитов не лучше.
— И что ты хотел попросить взамен?
— Тебе не понравится мой ответ, малыш, — вздохнул он. Коснулся пальцем моего плеча и повёл вниз, рисуя на коже узоры. — Но я отвечу, — посмотрел в глаза. — Жизнь.
Мне и правда не понравилось. В груди тоскливо заныло. Тревога поднялась как ил со дна и словно песок противно заскрипела на зубах, когда я их стиснула.
— Но у тебя не получилось? — спросила, боясь услышать ответ.
— Я ведь жив.
Потянулся к тумбочке, достал телефон и включил запись.
«Отмена приказа на уничтожение. Объект нужен живым», — сообщил ужасный металлический голос.
— Чей это телефон? — передёрнуло меня от этого голоса до мурашек.
— Целестины, — вздохнул Моцарт. — И у меня к тебе просьба: отдай его Руслану. Только лично в руки. Хорошо?
Я кивнула. И нахмурилась.
— А что это значит? Отмена приказа на уничтожение?
— Это и значит, что, несмотря на твоё недоверие, у меня как раз всё получилось, — беззаботно улыбнулся Сергей. — И я говорю это не только для того, чтобы тебя успокоить.
— Но в тебя стреляли, Сергей! И ты жив только благодаря Эле, которая прикрыла тебя собой. Она выполняла этот приказ?
— Она его даже не прочитала.
— Но кто его отдал?
— Это мне ещё предстоит выяснить, — открыл он ящик тумбочки и бросил туда телефон. — И не только это, — он тяжело вздохнул. — Может, спать?
— Нет, — заупрямилась я. — В тебя стреляли. Целестина в больнице. Дядя Ильдар мёртв. И теперь тебя посадят. А ты говоришь, что добился своего?
— Малыш, не хочу тебя расстраивать, но да, я не всесилен. Не всё пошло так, как я планировал, — лёг он на спину, положил меня на плечо и укрыл одеялом. — Подозреваю, тем, кто стоял за Сагитовым очень не понравилось, что посадили не меня, а Патефона. И всё, что я сделал до этого — тоже, ведь это коснулось их сфер влияния, доходов и личных интересов: Госстройнадзор, прокуратура. Я знал, что рано ли поздно мне вынесут приговор, что я стал силой, которая им неподвластна. Но те, кто стоит над ними, решили, что я буду полезнее живым, чем мёртвым, и приказали меня не трогать. Этого я и хотел.
— И что ты хотел предложить взамен?
Он засмеялся.
— Хороший вопрос. То, что мог. А я мог бы предложить то, что украл мой отец. Или то, что принадлежит мне. Но пока я всего лишь продемонстрировал свои возможности. И то, что твой дядя Ильдар никого не послушался и решил свести со мной личные счёты, так или иначе всё равно закончилось бы для него плохо. Главное, что это не закончилось плохо для тебя.
— И для тебя. Но теперь тебя посадят! — снова подскочила я.
— Малыш, верь мне. Я с этим разберусь. Ну, по крайней мере постараюсь, — добавил он задумчиво.
— Но кто они, эти люди? — подняла я лицо. — И что они потребуют за твою жизнь?
— Не знаю, любопытный ты мой зверёк, — наморщил он нос и потёрся о мой.
— Бринн сказал, что всё это может быть связано с вашим отцом.
— Чёртов Бринн! Мы первый день женаты, а он мне уже надоел в нашей постели.
— Забудь про Бринна, — обвила я его шею руками. — В любом случае я очень тобой горжусь. И верю, что у тебя всё получится, не сомневайся.
— М-м-м-р-р-р, — довольно заурчал он, подтягивая меня на себя.
— Но всё же, что спрятано под двумя оставшимися номерами?
— Если бы я знал, жопка ты моя хитрая, — зарылся он лицом в мои волосы и засмеялся.
— И вредная… — добавила я.
И это всё, что я смогла добавить, тая в его руках…
Я жалела, что всё же уснула в ту ночь. Хотя что нам одна ночь! Разве бы её хватило? Разве бы мы успели за одну ночь всё?
Запомни меня таким…
Родной, я не хочу помнить. Я хочу видеть тебя таким. Счастливым.
Если бы я могла изменить тот день!
Но, увы, я не могла.
И теперь я понимала, что взамен у Моцарта решили забрать куда больше, чем он думал.
У него решили забрать всё.
Глава 2. Моцарт