— Пф-ф-ф, — фыркнула Сашка, вернув книгу на низкую тумбу у телевизора. — Это на твоё счастье у тебя месячных не было. У меня был последний день, когда я приехала на свидание. Так меня прокладку при них заставили поменять. А те, что были с собой, изрезали.
Глянцевый фасад шкафчиков, висящих и стоящих квадратом вокруг плоского телевизора, а точнее — двумя буквами «Г» на приглушённо-лиловой стене, из-за которой комнату называли «лиловой гостиной», отразил стройную фигурку сестры в платье из новой зимней коллекции её любимой Тори Бёрч. Винно-красное, с двухслойной юбкой, завязанной на талии шнурком, длинными рукавами и сложной цветочной бело-розовой вышивкой по груди оно имитировало что-то средневековое и очень шло к её свежей блондинистой стрижке-укладке, тонированной розоватым сомбре.
— Ты ездила… в зону? — невольно прижала я руки к животу, представив весь этот ужас: месячные, окровавленную прокладку. Задумалась: а когда у меня…
Но отвлеклась, заметив, что машинально отмечаю и новое платье, и стрижку, и очередное колье с массивными подвесками по круглой горловине — в глубине раскрытых створок высохших гороховых стручков из белого металла покоились настоящие розовые жемчужины-горошины. А шнурок на поясе её платья, наверное, можно будет распустить, тогда она сможет ходить в нём даже на поздних сроках. Беременность шла ей на пользу — Сашка прямо расцвела. Куда только она собралась, вся такая преображённая?
— А что такого? — глядя в отражение, поправила Александра волосы и, задрав подбородок, теперь рассматривала губы. — Это сейчас письма в тюрьму можно по электронной почте на ящик ФСИН слать. А тогда заключённым летели только бумажные, девчонки их и писали — романтика! — да ещё вкладывали для ответа пустой конверт с марками. Вот и я писала, — поправив помаду, развернулась она. — К одному мужику вот даже съездила.
— Зачем?!
— Как зачем? Хотела натрахаться до изнеможения. Ты же этот ответ ждёшь от своей шлюшки сестры? — хмыкнула она.
Каблуки звонко зацокали по ламинату. Узкий носок, скошенный каблук, цветочный принт, голенище гармошкой — сапоги явно были из той же новой коллекции Тони Бёрч. Сашка выглянула за выступ лиловой стены, что не доходила до окна, оставляя проход в столовую — словно проверила не подслушивает ли кто. А потом развернулась к окну во всю стену, залитому дождём:
— Они же изголодавшиеся там в тюрьме, жадные, ненасытные. Особенно те, кто с большим сроком. Жёны к ним давно не приезжают. Баб дефицит. А мужик был красавец. Бедра — во, плечи — во, — показывала она руками узость бёдер, ширину плеч, уверенная, что я на неё смотрю.
— А за что сидел?
Она хмыкнула.
— Да не всё ли равно? Там кого ни спроси — все невинные овечки. Я же не за тем поехала, чтобы с ним душеспасительные беседы вести. Я поехала трахаться — решили все.
— А на самом деле?
— А на самом деле мне и двадцати не было, и как любая наивная девчонка я хотела любви, романтики, и мужика настоящего, сильного, красивого, и чтобы одного и навсегда. А он писал такие письма… — она вздохнула. — Такие стихи! Я думала, он моя любовь на всю жизнь. Я за ним не то что в «Чёрный дельфин» под Оренбургом, в Гуантанамо на Кубу рванула бы. Думала: плевать, что осуждён пожизненно, поселюсь там, в Соль-Илецке, буду работать, передачи ему носить, добиваться амнистии… Дура!
— А вышло?
Она снова вздохнула, в этот раз тяжело.
— Вышло всё не так романтично, как представлялось. Плохая была затея. Очень плохая, — уставилась в окно на летящих птиц и замолчала.
За рекой, над тёмным знанием «MOZARTA» с потухшей вывеской, над городом прощальным клином летели журавли. Завораживающе взмахивая крыльями, большие горделивые птицы летели на юг, унося лето…
Я встряхнула головой, когда они истаяли в свинцовых облаках на горизонте.
И без того на душе было погано, а теперь стало ещё и грустно.
— А потом что было?
— А потом я вышла замуж, — развернулась Сашка. — Решила раз не повезло мне с любовью. Чёрт с ним, пусть будет как хотят родители. Стану верной женой, примерной матерью. Стерпится. Слюбится. Может, в этом моё счастье.
— Так это тогда?.. — открыла я рот, только сейчас понимая переполох, что она устроила, когда пропала перед самой свадьбой на несколько дней. Расстроенного Барановского. Виновато оправдывающихся родителей.