Дождь, поливающий с утра, распугал любителей пеших прогулок. И в просвет, внезапно наступивший в вечернем небе, словно никто уже и не поверил: от осеннего ненастья жители прятались по тёплым квартирам, туристы — по гостиницам и нарядным кафе.
Жёлтые круглые фонари, казавшиеся многократно повторенной луной, бросали отсветы на глянцевые камни мостовой, засыпанные жёлтыми листьями орешника, багряными — боярышника, охряными — рябин.
Нет, я не различала сейчас эти оттенки, приглушенные свинцовой тяжестью вечернего неба и залитые жёлтой краской фонарей, но я их помнила.
Они сами всплыли перед глазами, раскрасив дождливый вечер красками, а я остановилась в смятении, в потрясении, в прострации, когда увидела пару, что медленно шла на свет сужающегося впереди тоннеля улицы, словно уводящего их за собой.
На свет, что, казалось, вёл в бесконечность. В ту далёкую сказочную страну, куда открывалась дорога только избранным. Тем, что нашли друг друга.
Острым стаккато звенели по камням каблучки женщины.
— Тук! Тук! Тук!
Словно сердца стук.
Мягко ступали туфли мужчины.
Звуки шагов оттенял их голоса. Флейтой. Флажолетом: таким особым полным звуком, когда зажатая ровно посередине струна звучит и как две половинки, и как одно целое сразу.
Женщина и мужчина.
Его бархатный баритон. Звонкие колокольчики Её смеха.
Лёгкая. Стройная. Неземная. Воспетая поэтами. Она словно и не шла. Это земля двигалась, любезно подставляя бока влажной мостовой под её благословенные ноги, как большое урчащее от удовольствия животное подставляет чешуйчатый бок, чтобы его погладили.
Красивый. Сильный. Загадочный. Он! Долг. Доблесть. Достоинство. Умный, надёжный, верный. Готовый сразиться с чудовищем и достать луну с неба. Рыцарь на белом коне с розой за пазухой и варвар, беспощадный к врагам. Способный развязать войну, заключить мир, броситься в огонь и в воду, и выжить в любом аду, лишь потому, что она ждала.
Я забыла кто они. Я не видела лиц — ведь они уходили от меня.
Я запамятовала зачем пришла.
Я просто видела мужчину и женщину. И волшебство, что их преобразило, так зримо, осязаемо и совершенно.
Грудь сжала тоска.
Они не обнимались. Не держались за руки. Они даже шли в шаге друг от друга.
Но он вдруг потянулся и сорвал ей с дерева одинокий лист. Она смахнула с его волос упавшую с качнувшейся ветки соринку. Уронила сумочку. Он поднял. Она поправила его сбившийся шарф.
Танец тел. Пантомима чувств. Театр эмоций.
Они словно сошли со случайного снимка. Сделанного фотографом в любой точке мира. На Елисейских полях в Париже. На Английской набережной в Ницце. На любом променаде в мире они выглядели одинаково. И угадывались безошибочно…
Влюблённые.
Те, что в круговороте дней, дождей и метелей всё же дождались друг друга.
И все остальное для них перестало существовать.
А я думала сегодня ничто уже не сможет испортить мне настроение.
Я думала несделанное Целестине предложение — худшая из новостей за сегодняшний замечательный день. А эти двое — я ведь должна порадоваться за них: они были такой красивой парой. Но я замерла в оцепенении, осознавая весь ужас того, что происходит.
Нет, нет, нет! Пожалуйста! Только не сейчас! Только не это!
Умоляла я толи уходящих по улице Ивана и Сашку, толи злое провидение, выбравшее свести их вместе именно сейчас, когда это было так некстати, толи свою злую судьбу, снова и снова испытывающую меня на прочность.
Нет! Пожалуйста! Нет!
Взмолилась я в очередной раз за сегодняшний день.
Пусть мне показалось! Пусть я всё себе придумала!
Но всё это было уже напрасно. Тщетно. Бесполезно.
И кто там наверху, словно желая показать всю несостоятельность моих надежд, заставил их остановиться.
Иван подтянул Сашку к себе, положил руки на талию, заглянул в глаза и… обнял.
Обнял так, что у меня остановилось дыхание. И сердце перестало биться, когда она зябко прижалась к нему и замерла.
Нет, мне не показалось, когда Сашка сказала: «Поверь, когда находишь одного, того самого, то о других уже не думаешь».
Она его нашла, того, кто нужен один и на всю жизнь.
И Диане не показалось, что между ними что-то происходит. Она выросла с Иваном, она знала брата как облупленного и не зря беспокоилась.
Он её нашёл, ту, что всё же покорила сердце этого красавца.
— Жень! — окликнул меня Антон. И боюсь, застывшая, онемевшая, оглохшая, я услышала его не сразу.
Поспешно развернулась. И, словно желая защитить от его глаз то, что сама сейчас увидела, поторопилась в обратном направлении.