А это ещё половина дела. В самом прямом смысле.
Мало купить мандат. Надо, чтобы как минимум половина сенаторов из ста семидесяти от регионов и тридцати, назначенных лично президентов, проголосовал за сохранение моей сенаторской неприкосновенности, когда прокуратура обратится с запросом на её снятие. А это ещё сто плюс один (для перевеса) миллион. Слава богу, рублей.
Такой ценой придётся оплатить их голоса.
А если добавить сюда сгоревший завод Бука, который тоже на моей совести, то я уже в долгах как в шелках и конца края этому не видно.
— Ну вот видишь, Миш, при желании, оказывается, всё решаемо.
— Я… — посмотрел он на меня умоляюще, — могу поговорить с женой?
— Нет, — уверенно покачал я головой. — Только после того, как я выйду. И ни минутой раньше.
— Сергей, пожалуйста! — только что не захныкал он.
Я посмотрел на него испепеляюще.
— Ты знаешь хоть один случай, чтобы я сказал «нет», а потом изменил своему слову?
— Ты мог бы сделать для меня исключение. Ведь мы… — он сглотнул. — Мы теперь семья.
Я усмехнулся.
— Так, может, по-семейному, тогда сделаешь мне скидочку, договоришься не за сто, а за пятьдесят? Нет?
— Да я бы с радостью, — заблеял он.
— И я бы с радостью, — растянул я губы в улыбку. — Но, прости, не могу.
Я качнул головой, давая понять, что он свободен. С ним свяжутся.
А когда вернулся Валентин Аркадьевич, задал только один вопрос:
— Кто может занять нам двести миллионов?
Он тяжело вздохнул.
— Скажу Нечаю. Пусть этим займётся.
— Да знаю я, знаю, что таких дураков нет! — снова потёр я руками лицо и тряхнул головой. — Что Бук мне уже помог по старой дружбе и теперь лишился всего, но я же не даром прошу.
Да, как и мой умудрённый жизнью адвокат, я знал, как мало значит слово «дружба» в том мире, где мы живём. Где за неё платят как за продажную любовь, пусть не всегда деньгами, пусть взаимными услугами. Как мало от неё остаётся, когда на кону собственная безопасность и благополучие. И как мало тех, кто выбирают сторону Акелы, когда он промахнулся. Меня уже сбросили со счетов.
Король умер. Да здравствует новый король!
Но я ещё не умер.
Я жив. И ещё поборюсь. Потому что мне есть за что.
Потому что у меня в руках была записка, что адвокат вложил в мою руку, уходя.
И, пожалуй, этот свёрнутым лист был самым главными и самым ценным итогом этой встречи.
Моя девочка писала мне письма.
Глава 3. Евгения
«Почему-то вспомнила сегодня день, когда мы познакомились, — написала я на вырванном из тетради листе и теперь грызла кончик карандаша, вспоминая. — Мой День рождения. День, когда я ещё не знала, что это Ты. Когда ты мне так не понравился…»
Кресло — кожаное, низкое, с мягкими подлокотниками — в котором я уютно устроилась, стояло в палате специально для посетителей. Поставив ноги на бежевое сиденье, я писала Сергею письмо.
Диана развалилась на небольшой кушетке. Её поставили в палату для Бринна — он проводил здесь каждую ночь, кроме сегодняшней. Ди тыкала в телефон и, наверное, думала я не замечаю, как, уткнувшись носом в подушку, на которой спал Антон, она вдыхает её запах, или, задумавшись, поглаживает рукой.
Сашка была права — Антон ей нравился. И, боюсь, очень.
Первый раз Иван привёз сестру, чтобы меня поддержать, и чтобы я как-то развеялась. Но теперь Диана приезжала почти каждый день и оставалась ночевать, подозреваю, вовсе не ради меня. Да и в больницу со мной поехала — тоже. Посмотреть на соперницу?
Я усмехнулась: на её месте месяц назад я бы сделала так же.
Думать об этом, сидя у постели Целестины, наверное, было нехорошо. Но жизнь есть жизнь, она шла, пока Сергей сидел, а Элька лежала в больнице: Бринн изводил себя каким-то непонятным мне чувством вины, Диана влюблялась в Бринна, моя сестра безбожно залипала на Ивана, кажется, забывая даже дышать. А я думала писать ли об этом Сергею.
Адвокат сказал нельзя писать ничего неприличного, мата, иностранных слов, обсуждать детали дела, по которому Сергея задержали, или события, связанные с ним. Письма должны быть о простом, жизненном, бытовом, личном. И я, как тот акын, писала о том, что думала или что видела.
Тихо гудел аппарат вентиляции лёгких. Мерно попискивал монитор сердечного ритма. Эля, какая-то особенно маленькая, худенькая и беззащитная на большой больничной кровати была почти и не видна под одеялами, маской, проводами.