- Что интересного на этом острове? - спросила она.
Я невольно улыбнулся. Она покраснела и сказала:
- По крайней мере, маяк?
- Может быть, еще церковь. - добавил я.
- А вы спросите лодочника...
Она показала на Янсена. Я спросил его:
- Когда построена церковь на острове?
Но он не понимал по-немецки, так что после этой попытки мы еще вернее могли чувствовать себя наедине, чем раньше.
- А на той стороне, - спросила она, показывая туда глазами, - тоже остров?
- Нет, - ответил я, - это уже Швеция, материк.
- Лучше бы поехать туда, - сказала она.
- Да, - ответил я, - и остаться там надолго... навсегда...
Если бы она сейчас сказала мне: "Давай уедем в другую страну и навсегда останемся там", я бы согласился. Пока мы плыли на этой лодке, овеваемые прозрачным воздухом - над нами ясное небо, кругом сверкающая зыбь, - мне почудилось, что мы королевская чета и совершаем увеселительную прогулку, а все, что прежде определяло нашу жизнь, перестало существовать.
Скоро мы стали различать на острове маленькие домики; все яснее вырисовывалась белая церковь на холме, который, постепенно поднимаясь, тянулся через весь остров. Наша лодка летела прямо к берегу. Иногда нам попадались рыбацкие челны; на некоторых были убраны весла, и они лениво покачивались на волнах. Глаза Фридерики почти все время были устремлены на остров, но она не смотрела на него. Не прошло и часа, как мы вошли в гавань, которая была окружена со всех сторон деревянной пристанью и напоминала небольшой пруд.
На пристани стояли дети. Мы вышли из лодки и не спеша направились к берегу; дети за нами, но скоро они отстали. Перед нами лежала вся деревня не более двадцати беспорядочно разбросанных домов. Мы буквально тонули в рыхлом буром песке, намытом здесь водою. На солнечном пустыре, спускавшемся к самому морю, висели растянутые для сушки сети. Кое-где у дверей сидели женщины и чинили сети. Через сто шагов мы остались совсем одни. Мы вышли на узкую дорогу, которая вела на другой край острова, к маяку. Налево от нас, за жалкой, все сужавшейся пашней, лежало море; справа поднимался холм, по гребню которого вилась дорога к церкви, оставшейся у нас за спиной. Над всем этим нависло солнце и тишина. Мы с Фридерикой все время молчали. Мне и не хотелось разговаривать; было так приятно идти с нею среди этого безмолвия.
Но она заговорила.
- Неделю тому назад... - начала было она.
- Что?
- Я еще ничего не знала... даже куда я поеду.
Я ничего не ответил.
- Ах, как здесь хорошо! - воскликнула она, взяв меня за руку.
Она была прелестна; мне так хотелось обнять ее и поцеловать в глаза.
- Да? - сказал я тихо.
Она промолчала, но сделалась вдруг серьезной.
Мы подошли к домику, пристроенному к башне маяка; здесь дорога кончалась; надо было возвращаться. На холм вела узкая, довольно крутая тропинка. Я колебался.
- Идемте, - сказала она.
Мы вступили на тропинку, и теперь церковь возвышалась прямо перед нами. Мы направились к ней. Было очень тепло. Я обнял Фридерику за шею. Ей не оставалось ничего другого, как покорно идти рядом, иначе она скатилась бы вниз. Рукою я чувствовал, как горят ее щеки.
- Почему вы все-таки ни разу не написали нам за все это время? спросила она вдруг. - Мне хотябы? - добавила она, подняв на меня глаза.
- Почему? - повторил я отчужденно.
- Да!
- Как же я мог?
- Ах, поэтому... - сказала она. - Неужели вы тогда обиделись?
Я был так поражен, что ничего не мог ответить.
- Что вы, собственно, подумали тогда?
- Что я...
- Да. Или вы уже ничего не помните?
- Конечно, помню. Но почему вы заговорили об этом сейчас?
- Я давно хотела спросить вас, - сказала она.
- Так говорите же, - взволнованно попросил я.
- Вы, должно быть, сочли это за каприз... О, конечно, - с чувством добавила она, заметив, что я собираюсь что-то возразить. - Но поверьте, это был не каприз. Сколько я выстрадала в тот год - и представить себе нельзя.
- В какой год?
- Ну... когда вы у нас... Почему вы спрашиваете? Сначала я себе сама... Впрочем, зачем я вам это рассказываю?
Я пылко схватил ее за руку.
- Нет, рассказывайте... Пожалуйста... Я же люблю вас.
- А я тебя! - воскликнула она, взяла мои руки и начала их целовать. Всегда любила, всегда.
- Продолжай, пожалуйста, - попросил я. - И расскажи мне все-все...
Мы медленно шагали по залитой солнцем тропинке, и она рассказывала:
- Сначала я говорила себе: он еще ребенок... я люблю его, как мать. Но чем ближе подходил час вашего отъезда...
Она остановилась на полуслове. Потом продолжала:
- И вот этот час наступил... Я не хотела к тебе идти; что привело меня наверх, сама не знаю. А когда я уже была у тебя, я совсем не хотела тебя целовать, но...
- Дальше, дальше, - говорил я.
- И вдруг я велела тебе уйти. Ты, конечно, решил, что все это была комедия, не правда ли?
- Я тебя не понимаю.
- Так я и думала. Я даже хотела написать тебе... А для чего?.. Так вот... Отослала я тебя потому... Я вдруг испугалась.
- Я это знаю.
- Знаешь? Почему же ты тогда не писал мне? - взволнованно воскликнула она.
- Чего ты испугалась? - спросил я, начиная догадываться.
- Мне померещилось, что кто-то идет.
- Померещилось? Но почему?
- Мне показалось, что я слышала в коридоре шаги. Да. Шаги! И подумала, что это он... Тогда на меня напал страх - было бы ужасно, если бы он... О, я даже думать не хочу об этом. Но там никого не было. Никого. Он пришел домой только поздно вечером. Ты давным-давно уехал...
Она рассказывала это, и я чувствовал, как что-то холодеет у меня в груди. А когда она кончила, я взглянул на нее так, словно собирался спросить: "Кто ты?" Я невольно обернулся к гавани, где белели паруса нашей лодки, и подумал: как давно, как бесконечно давно мы приехали на этот остров. Я сошел на берег с женщиной, которую любил, а теперь со мной стоит чужая. Я слова не мог вымолвить. Едва ли она заметила это; она взяла меня под руку; мое молчание она, вероятно, сочла за немую нежность. Я думал о нем. Значит, он ничего не сказал ей! Она не знает и никогда не знала, что он видел ее у моих ног. Он неслышно ушел тогда и вернулся лишь через несколько... через много часов и ничего не сказал ей! И все эти годы он прожил рядом с нею, не выдав себя ни единым словом. Он простил ей, а она не знала этого!
Мы подошли к церкви; до нее оставалось каких-нибудь десять шагов. Я заметил крутую дорожку, которая через несколько минут должна была привести нас в деревню, и свернул на нее. Фридерика последовала за мной.