- Итак, завтра в двенадцать, господин консул? - Вилли почувствовал, как сердце его забилось быстрее.
- Да, господин лейтенант, полагаю, что так. Во вторник - ровно в двенадцать. С девяти я уже в конторе.
- А если я не сумею к этому часу, господин консул... Если я, например, лишь к полуночи или в среду...
- Конечно, сумеете, господин лейтенант, - прервал его консул. - Когда вы садились за игорный стол, вы, естественно, были готовы и к проигрышу, точно так же как был к этому готов и я, и, если вы сами не располагаете необходимыми средствами, вы, во всяком случае, можете предполагать, что ваши родители не оставят вас в беде.
- У меня нет родителей, - торопливо вставил Вилли, на что Шнабель отозвался сочувственным "о!". - Моя мать умерла восемь лет назад, а отец пять; он был подполковник и служил в Венгрии.
- Ах, вот как? Значит, отец ваш был тоже офицером?
Это звучало участливо, почти сердечно,
- Так точно, господин консул. При других обстоятельствах я, пожалуй, не рискнул бы избрать военную карьеру.
- Очень любопытно! - кивнул консул. - Как подумаешь, что жизнь иных людей, так сказать, предначертана им заранее, в то время как другим приходится из года в год, а порой и изо дня в день...
Он покачал головой и умолк. Эта банальная, не высказанная до конца фраза произвела на Вилли странно успокоительное впечатление. Чтобы как-то наладить отношения с консулом, он тоже стал припоминать какую-нибудь общеизвестную философскую истину. И несколько необдуманно - это ему стало ясно тотчас же - он заметил, что бывают и офицеры, которые вынуждены менять профессию.
- Да, - возразил консул, - вы правы, но чаще всего это происходит не по доброй воле - более того, такие люди становятся смешными и деклассированными, вернее, они себя чувствуют такими; и для них вряд ли возможен возврат к былой профессии. Что же касается нашего брата - я имею в виду людей, которым не мешают никакие сословные, кастовые и другие предрассудки... Вот я, например, по меньшей мере раз шесть поднимался наверх и вновь падал. Да еще как низко падал! Если бы все эти господа ваши коллеги - знали, как низко, они вряд ли сели бы со мной за игорный стол, уж поверьте мне. Поэтому-то они, ваши коллеги, и предпочитают не наводить слишком тщательных справок обо мне.
Вилли молчал, он чувствовал себя ужасно нелепо и не знал, как вести себя дальше. Да, будь на его месте Виммер или Грейзинг, они бы, конечно, нашли правильный ход, не могли бы не найти... А он, Вилли, вынужден молчать. Он не имеет даже права спросить: "То есть как это "низко падали", господин консул, и что вы имеете в виду под словом "справки"?" Ах, он-то мог себе представить, что имел в виду консул. Ведь он и сам пал так низко, так низко, как только можно, гораздо ниже, чем он считал это возможным всего лишь несколько часов назад.
Теперь он зависел от любезности, от уступчивости, от милосердия этого господина консула, как бы низко тот ни падал когда-то. Да и захочет ли тот проявить милосердие? Это еще вопрос. Согласится ли он на уплату долга в течение года или... в течение пяти лет... или на реванш в следующее воскресенье? По его виду трудно угадать... Нет, просто совершенно ничего не угадаешь. А если он не будет милосерден, тогда... гм... тогда остается лишь одно - идти на поклон к дяде Роберту. Да, все-таки к дяде Роберту! Это мучительно, просто ужасно, но попытаться надо. Обязательно надо... Не может же он отказать ему в помощи, когда на карте стоит карьера, будущее, вся жизнь, да, да, сама жизнь племянника, единственного сына его покойной сестры! Ведь он человек, живущий на ренту, - правда, довольно скромно, но все же занимающий положение капиталиста, человек, которому достаточно просто вынуть деньги из кассы! Одиннадцать тысяч гульденов! Ведь это даже не десятая- нет, даже не двадцатая часть его состояния. Собственно, он может попросить не одиннадцать, а двенадцать тысяч сразу - разница невелика. А заодно будет спасен и Богнер. Эта мысль вдохнула в Вилли надежду, словно небо было обязано немедленно вознаградить его за такое благородное намерение. Но все эти планы - на тот случай, если консул окажется неумолим. А это еще неизвестно.
Вилли осторожно и быстро глянул на своего спутника. Тот, казалось, погрузился в воспоминания. Он опустил шляпу на плед, губы его были полураскрыты, словно в улыбке, он выглядел старше и добрее, чем раньше.
Не настал ли подходящий момент?.. Но как начать? Честно сознаться, что он не в состоянии... что попал в эту историю необдуманно, что потерял голову, - да, да, ведь в эти четверть часа он был просто невменяем! Разве он отважился бы на такое, разве он позволил бы себе так забыться, если бы господин консул, - о, об этом упомянуть можно! - если бы господин консул, без малейшего намека с его стороны, сам не предоставил в его распоряжение свои деньги, придвинув их к нему, и тем самым в известной мере, хотя и в высшей степени любезно, принудил его продолжать игру?
- Такие прогулки ранним утром просто чудесны, не правда ли? - заметил консул.
- Великолепны, - торопливо согласился лейтенант.
- Жаль только, - добавил консул, - что за такое удовольствие всегда расплачиваешься бессонной ночью, проведенной за игорным столом или какой-нибудь еще большей глупостью.
- О, что касается меня, - живо заметил лейтенант, - то я нередко оказываюсь на свежем воздухе в столь ранний час и не проведя ночи без сна. Например, позавчера я уже в половине четвертого вместе со своей ротой стоял на плацу. Мы проводили занятия в Пратере. Правда, туда я ехал не в коляске.
Консул сердечно рассмеялся, что обрадовало Вилли, хотя смех и прозвучал несколько неестественно.
- Да, такие вещи я тоже проделывал не раз, правда, не будучи ни офицером, ни даже вольноопределяющимся, - сказал консул. - Так далеко я не продвинулся. Подумайте только, господин лейтенант, я в свое время отслужил три года и дослужился лишь до капрала. Такой уж я необразованный человек или, по крайней мере, был таким. Правда, кое-что я впоследствии наверстал; путешествуя, часто имеешь такую возможность.
- Господин консул, наверно, немало поездили по свету, предупредительно вставил Вилли.
- Да, этим я, конечно, могу похвастаться, - ответил консул. - Я побывал почти везде, только в одной стране никогда не был - и как раз в той, которую представляю как консул, - в Эквадоре. Но я собираюсь вскоре отказаться от места консула и поехать туда.
Он рассмеялся, и Вилли, хотя и с некоторым усилием, присоединился к нему.
Они ехали по длинному, жалкому поселку, мимо одинаковых, серых, запущенных домиков. В одном палисаднике старик в фуфайке с засученными рукавами поливал кусты. Из только что открывшейся молочной лавки на улицу вышла молодая женщина в поношенном платье, с полным кувшином. Вилли испытывал страшную зависть к ним обоим - и к старику, поливавшему свой садик, и к женщине, купившей молока для мужа и детей. Он знал, что у них на душе спокойнее, чем у него. Экипаж проехал мимо высокого холодного здания, перед которым расхаживал часовой. Он взял "на караул", и лейтенант ответил вежливее, чем обычно отвечал на приветствия рядовых. Консул бросил на это здание взгляд, полный презрения и - воспоминаний. Вилли задумался. Какая ему в эту минуту польза от того, что прошлое консула, по всей вероятности, далеко не безупречно? Карточный долг есть карточный долг: его вправе требовать даже самый закоренелый преступник, Время идет, лошади бегут все быстрее, через час, быть может через полчаса, они будут в Вене, - а дальше что?