Она над этим потрудилась!
— Какой цветочек? — уточняет Амир, нахмурившись.
— Сушеный, блин, гербарий. Откуда я знаю, какой это цветочек? Я в них не разбираюсь.
— О, как! Занятно. Что за фифа? Стерва, наверное, акула. Хищница… — спрашивает с серьезным видом.
Я ведусь на его озадаченное выражение лица. Внезапно подумал, что брат в кои веки не станет шутить в ответ. Делюсь сокровенным.
— Хищница? Напротив! Тихоня. Скромница! Мышь садовая!
— Однако она тебя обдурила. Зубастенькая, должно быть, мышь тебе попалась.
Что-то проскальзывает такое в лице брата. Как будто он надо мной подтрунивает.
— Смеешься? — настораживаюсь.
— Даже не думал!
Амир соврал, не моргнув глазом. Очевидно, он надо мной прикалывается. Через секунду брат начинает громко ржать, согнувшись пополам.
— Видел бы ты свою рожу, братец. Цветочек тебе на память оставили. Сушеный! — слезы катятся градом.
Надо мной смеется? Себя бы в зеркало видел, когда я его в клуб потащил, от проблем развеяться, девок позажимать! На нем лица не было, одна тоска смертная. А как он взбеленился, когда я ради проверки к его Светке подкатывал, на дыбы встал, ядом плевался, даже кулаком мне в рожу двинул! О, он над своей зазнобой Амир трясется хлеще Кащея над златом.
— Смейся-смейся, каблук, — бросаю беззлобно.
— Я каблук?! Это ты у нас теперь… кавалер с гербарием! — выдавливает через смех.
— Навалять бы тебе, Амир. Но сделаю скидку, что ты сегодня дочку вернул и невесту. Живи пока… Но зубы сушить перестань. Иначе придется челюсть вставную уже завтра заказывать.
Челюсть выбить не проблема. Однако, как он потом без зубов свою любимую целовать будет? Пусть живет, пока…
— Ну-ну…
Напоследок брат отвешивает мне совет:
— Спроси у своей садовой мыши, что за цветочек был. Вдруг он что-то особенное означает?
— Он означает лишь то, что теперь ей придется отрабатывать статус моей жены. По полной.
— О, черт. Она живой из-под тебя выползет?
Живой моя жена останется. Я же не зверь. Дам пять минут на передышку…
— Ты хоть перед тем, как на мышь садовую запрыгивать, пар спусти, грушу поколоти…
— Без твоих каблучьих советов обойдусь.
— Вали уже! — машет.
Брат оборжал меня со всех сторон, словно перед ним на арене был цирковой клоун. Зубоскал! Зря я беспокоился за него. Сам справился, без моей помощи. Крюк я сделал здоровенный! Зато на душе спокойно. Сам убедился, что у него все в порядке. Семья всегда стоит потраченного времени. Занимаю место рядом с водителем, оборачиваюсь к Серафиме со словами:
— Ты его слышала, Серафима? Что твой цветочек обозначал?
— Ничего, — отворачивается. — Просто красивый жест.
Я аж поперхнулся возмущением.
— Красивый жест?!
Смотрю на водителя и Мирона. Мирон — невозмутимый. Водитель — тоже. Никаких эмоций. Но предупреждаю все-таки:
— Держите язык за зубами. Иначе я буду держать ваши языки в сейфе. Отдельно от ваших голов. Все ясно?
Кивают. Ясно. Еще бы не ясно им было!
— Тимур Дамирович, вы принимали лекарства? — задает свой вопрос Серафима.
Оборачиваюсь. Смотрю на нее с непониманием:
— О чем ты?
— Я же написала на записке, что в чае была белладонна. Вложила вам в карман.
— Я знаю! — взрываюсь от злости, стиснув кулаки.
— Я это написала, чтобы вам как можно быстрее сделали интоксикацию. Вы это сделали?
— Нет, милая, никакие лекарства я не глотал! Под капельницами лежать тоже времени не было. Я за тобой бегал!
— Надо сделать. И пить при интоксикации ядами нежелательно, — кривится. — Хотя для вас такие советы, наверное, пустой звук.
— На что это ты намекаешь?
— Как бы вас на пышные празднества не потянуло! Отметить поимку, победу и все такое… — усмехается.
О, как она меня выводит из себя! Раздражает, еще больше увеличивает жар моих желаний. Боюсь, если она мне еще хоть слово поперек скажет, начну наказывать. Зайду далеко… Слишком.
— Тормози, — роняю ладонь на плечо водителю.
Он слушается беспрекословно. Достаю из багажника толстый моток липкой ленты, чтобы заклеить рот Серафиме.
— Красота какая… — осматриваю свою работу. — Что-что? Ничего не слышу! Кажется, ты хотела мне еще что-то сказать и не можешь? Мышка моя молчаливая! — потрепал по щеке, вернулся на свое место. — Поехали.
Закрываю глаза, расслабляясь. Мутит. В голове беспорядок. После суток на ногах становится только хуже. Заклеил рот Серафиме, чтобы не болтала, не выводила из себя.