А?!
Где я взяла сливки?!
Я рванула к печи, распахнула дверку в ее пылающее нутро…
Но там было лишь всепожирающее пламя, алые угли и рдеющая зола. Упаковка, если она и была, сгорела дотла.
На миг мне показалось, что голова моя отделяется от тела и кубарем катится в угол, а мир вращается перед глазами.
Я чуть в обморок не упала, понимая, что со мной произошло то, чего не могло произойти.
От волнения я присела прямо у печки. Спрятала пылающее лицо в ладонях.
Я как-то справилась с тем, что в голове у меня двоится, с тем, что я попала сюда из какого-то другого мира. Ну, или что у меня крыша поехала от горя — шутка ли, муж-игрок! Пустил по миру!
Я просто заставила себя об этом не думать. Чтобы окончательно не свихнуться.
В конце концов, это раздвоение личности можно объяснить сильным стрессом. Это всего лишь мысли, сны, галлюцинации, фантазии. Их нельзя пощупать!
А пакет с первосортными сливками — можно.
И попробовать с похлебкой тоже можно. Вон она, подбеленная ими, жирно блестит в мисках!
Но сливок не должно было быть в обшарпанном шкафчике папаши Якобса!
Немного успокоившись, я взяла себя в руки и попыталась восстановить в памяти события.
Итак, горячая похлебка в миске Карла дымится. Она жирная, насыщенного оранжево-красного цвета. Приятно и тонко пахнет вареным чесноком.
Я вспоминаю о сливках. Понимаю, что их в похлебке не хватает, и решают добавить.
Представляю себе упаковку. Белая такая, гладкая, с синим логотипом.
Сливки в ней густые и жирные. Сладковатые. Прохладные. Самые лучшие.
Если налить в кружку этих сливок и отрезать горбушку белого, свежего, хрустящего, еще теплого хлеба, то можно зык проглотить — так это вкусно.
Все это проносится в моей голове вихрем. Я думаю об этом автоматически. Иду к шкафчику, открываю старенькую, потемневшую от времени деревянную дверцу. И просто беру сливки.
Они стояли там, дожидаясь, когда их возьму.
Будто наколдованные.
— Что за чертовщина тут творится?!
Я снова подскочила, снова бросилась к шкафчику и с видом убийцы распахнула его хлипкие дверцы.
Разумеется, ничего этакого там не было. Никаких сливок, и ничего необычного вообще.
Только грязноватые полупустые банки стоят рядком…
— Ерунда какая, боже мой…
Я снова закрыла лицо руками.
— Тебе плохо, Адель?
Карл деликатно тронул меня за плечо.
Пока я тут металась со своими чувствами, он успел накормить всех гостей, отмыть за ними миски — право же, это было легко, потому что бравые работяги разве что не вылизали их, — и теперь подметал пол, довольный тем, что нам удалось столько заработать.
— Нет, — слабо прошептала я, отнимая ладони от лица. — Просто что-то устала…
— Ну, еще бы! — с энтузиазмом воскликнул Карл. Его бесхитростное лицо прямо-таки светилось от счастья. — Мы столько заработали, столько!..
— Сколько?
Голос папаши Якобса стер с лица мальчишки счастливую улыбку, и Карл затравленно оглянулся.
Вопреки всем его прогнозам, хозяин заведения не проспал полдня, пьяный.
Наоборот, он поднялся что-то слишком рано. И стоял теперь на лестнице, злобный, красноносый, с разъяренными глазами. От взгляда отца Карл сразу съежился, втянул голову в плечи, затих.
И я сразу позабыла и своих душевных метаниях и собрала свою раздваивающуюся личность воедино.
И эта личность надрывно кричала — беги-и-и! Но бежать было некуда.
— Паршивец! — задыхаясь от ярости, выдохнул папаша Якобс. Его всклокоченные седые бакенбарды стояли дыбом от ярости. — Ты что, думал, я не замечу, что ты потратил дров вдвое больше?! Поленницу хорошо видно из моего окна!
— Но сударь, — твердо вступилась я за мальчишку, — вот же дрова!
И я указала на кучу поленьев, что оставили лесорубы. Карл их аккуратно перенес в тепло, поближе к горячей печи, чтоб до вечера они просохли.
Папаша Якобс перевел злобный взгляд на меня и осклабился.
— Дурная девчонка! — проговорил он радостно. — Ты, верно, дурнее этого недоноска, раз не понимаешь, что это — плата за завтрак? И ее слишком мало, чтобы покрыть мои убытки! Здесь должно быть вдвое больше дров, понимаешь, идиотка?! Вы тут устроили адово пламя, пожгли кучу топлива, и сработали мне в убыток!
— Но это не так! — горячо выкрикнул Карл. Он расправил плечи, бросил метлу и запустил руку в карман. — Смотрите, батюшка! За завтрак, сверх дров, нам дали много денег!
Он выгреб все медяки, и протянул их отцу на раскрытой ладони.
— Смотрите! — повторил он радостно. — Это втрое больше того, чем мы потратили! Это окупит и дрова, и крупу, и…