— Держите ваше серебро, — скрипит папаша Якобс и протягивает руку за веревкой, на одном конце которой болтаюсь я.
— Мы тоже хозяева! — орут папаша с мамашей наперебой. — Нам, нам!
Муж берет серебряный важно, неторопливо. После он разворачивается, подает старику лист, на котором аукционист написал мое имя, дату покупки и стоимость товара. То есть меня.
И сваливает в закат навсегда, не интересуясь больше моей судьбой.
Мне остается только проводить его взглядом.
А вот его папаша и мамаша за деньги передрались.
Толкались локтями, чуть ли не по рукам друг друга били. Но в итоге мамаша исхитрилась, опередила своего старикана-мужа, ухватила монету трясущейся рукой. Спрятала ее в карман своего платья, прикрыла оборками, и с довольной миной сложила ручки на животе.
— Маловато будет, — заметил папаша с постной миной. Ему денег не досталось, только пара оплеух от любящей супруги. Поэтому вид у него был несчастный и недовольный.
— За ее услуги можно и накинуть, — поддакивает мамаши с довольной ухмылкой. — Она молода, сильна. Проработает долго, даже если не кормить. Посмотрите, какие крепкие у нее плечи! А ноги?! — и она ухватила меня за ляжку, ну точно, как корову. Я с омерзением откинула ее липкие руки от себя. От отвращения меня чуть не вырвало.
— Благодарствую, не нуждаюсь, — каркает папаша Якобс, неприязненно глядя на старуху.
— Вещи ее денег стоят! — почтенный старик, отец мужа, мертвой хваткой вцепляется в мою юбку, и я верещу, понимая, что он сейчас с меня ее стащит. — Извольте заплатить! Или поведете ее голой!
— Конечно, поведу, — парирует папаша Якобс как ни в чем небывало, суковатой палкой как следует треснув старика по руке. — Поведу и голой, и без кожи. Если вы заплатите штраф за непристойное поведение вашего товара, хе-хе-хе… Руки прочь, стервятники! Иначе потратите серебро на лекарей!
А старичок-то не так прост, каким кажется! Он совершенно прав; если папаша моего мужа вздумает раздеть меня на площади, его как минимум посадят в кутузку на пару дней.
— Не изволите ли составить контракт? — меж тем пела приятным сладким голоском мамаша. —Будете отчислять нам по половине серебряного в месяц. И тогда она навеки ваша. Выкупить себя не сможет никогда! А вы на всю жизнь приобретаете услужливою и сильную прислугу!
У меня в глазах темнеет от подлого предложения этой старой жабы!
Но папаша Якобс не зря славится своей скупостью на всю округу.
Половина серебряного — это очень много. Он не собирается отдавать такие деньги черт знает кому! А у меня брезжит надежда. Если он не согласен на контракт, значит, я смогу отработать и выкупиться?! И буду свободна?!
— Да черта с два, старая вешалка, — грубо отвечает он. — Можете продолжить торги, если не нравится моя цена. А я дома подожду конца аукциона, — бросил папаша Якобс и потянул меня за веревку, словно скотину. — Ну, пошла! Нам еще до дома добираться!
***
…Как так вышло, что я оказалась здесь?!
Я четко помню, что еще вчера я закончила кулинарную академию на «отлично».
Все экзамены сданы. Все супы сварены, роскошные блюда приготовлены и оценены по достоинству комиссией.
И я, счастливая, скачу через лужи, прижимая к груди диплом и приглашение работать в самый элитный ресторан города.
Это было просто сбывшейся мечтой. Главным призом, счастливым билетом в жизнь.
Позади меня рыдают побежденные конкурентки, а я несусь, промокшая и счастливая, не чуя под собой ног и не видя опасности.
Я, конечно, не была глупа, и ожидала подвоха от моих однокурсниц.
Они тоже боролись за право работать в этом ресторане. И проиграли. Ну, максимум, что они могли натворить — попробовать подсыпать соли, перца, подлить уксуса, чтоб испортить мне блюдо.
Но всего этого не произошло.
Следили за нашей готовкой очень тщательно, и такой фокус пресекли бы, а саму фокусницу дисквалифицировали бы. Поэтому каждая полагалась только на свое умение.
И я выиграла в честной борьбе!
Но вот к тому, что меня переедут на машине после завершения конкурса, я готова не была…
Что это была за машина — я не рассмотрела. Помню только слепящие фары и сверкающие капли на лобовом стекле.
Я и пискнуть не успела. И испугаться тем более.
Помню только невероятное изумление. Что, серьезно?!
Да, и еще перекошенное от злобы лицо девчонки за рулем. С потеками дешевой туши на щеках.
Оскаленные зубы, отчаянье в каждой черте.
— Ну ты и дура, Катька! — изумленно хотела сказать я, но тут страшный удар смешал меня с вечностью.
Не знаю, сколько времени я в изумлении смотрела на слепящий свет, пытаясь рассмотреть — рай? Ад? Ну, куда-то же я все-таки попала!