Сливки загустели. Из комковатой и неоднородной глазурь сделалась гладкой, ровной, густой. Шоколадный запах наполнил кухню и лился из раскрытых окон на улицу, и отведать королевских чудо-пирогов было хоть отбавляй.
Горячую глазурь я сняла с огня и перенесла на стол.
Там меня уже поджидало масло, которое я и добавила в глазурь, яростно ее намешивая.
— О, какой необычный крем! — верещали поварята.
Они в жизни своей не видывали шоколада и потому пробовали с любопытством и с удовольствием.
Когда поспели бисквиты, любопытной публики было хоть отбавляй. Я осторожно снимала с бисквитов формы и смотрела, хорошо ли они поднялись и равномерно ли пропеклись.
Но, кажется, все было в порядке.
Запах шоколадной выпечки был такой густой и сильный, что заглянувший ко мне Торонтон ворчал, что будет брать деньги с любопытных, вынюхавших все ароматы.
Оставив пышные, высокие бисквиты остывать, я занялась финальным штрихом: коньячной пропиткой.
Она готовится очень просто, на небольшом огне из сахара и воды.
Когда сироп закипает, в него добавляют совсем немного коньяка, для запаха.
К тому времени в каждом нашем окне торчали головы любопытных, и Торонтон умаялся их отгонять.
— Предложите им королевского вина, Торонтон, — сказала я, протягивая ему початую бутылку коньяка. — Только осторожно, оно очень крепкое! Наливайте совсем по чуть-чуть.
— Крепкое? — удивленно произнес эльф, принюхиваясь к коньяку. — А пахнет, словно настойка из цветов и ягод…
— Оно сшибет с ног любого из ваших посетителей, — уверила его я. — Ну, вперед!
Торонтон послушался.
Я аккуратно разрезала бисквиты, придав им правильную форму, срезав корку, выгнувшуюся горбом. Пропитала каждый из коржей пропиткой с коньяком, полила шоколадной глазурью.
Вишенкой на торте в буквальном смысле этого слова были свежие, не по сезону, ягоды, голубика и малина, и листочки свежей мяты, которыми я украсила торт.
Обрезки бисквитов с удовольствием съели усталые поварята, макая их в остатки шоколадной глазури и перемазавшись до ушей.
К моменту, когда настало время резать торт и продавать его по кусочкам, во двор таверны влетела целая кавалькада, и впереди всех — Катарина, злая и растрепанная.
Видно было, что она толком не успела собраться. Не покрыла волосы, и они растрепались, рассыпавшись растрепанными прядями по плечам. Платье ее, богатое, темно-зеленое, бархатное, покрылось пылью, потому что сюда она мчалась так быстро, что собрала всю пыль с улиц эльфийского города.
— Как ты посмела! — проорала она, пыльным клубком свалившись с седла.
— Посмела что?
Я встретила ее на пороге таверны. Одетая в простое платье, в фартуке и чепце, скрывающем волосы.
Но собранная, не растрепанная, чистая.
— Ты… ты…
Палец Катарины, нацеленный мне в лицо, дрожал.
— Что за королевские пироги ты продаешь?! Кто дал тебе право?!
— Так это право дали мне вы, — ответила я высокомерно. — Разве нет?
Катарина подлетела ко мне.
— Что это такое, а! — шипела она злобно. — Чернь кричит на каждом углу о том, что это они выбирают для нашей свадьбы торты!
— Но вы же хотите самый лучший и самый вкусный, не так ли?
— Я не хочу, чтобы кто попало распоряжался, что попадет на мой праздничный торт, ясно?!
Катарину трясло от ярости.
— Принц Феланор не высказал никакого недовольства, — хладнокровно ответила я.
А тут и сам Феланор подоспел.
Я чуть руками не всплеснула, увидев его.
Одежды на нем были светлые, но глаза темны. И плащ, изящно перекинутый через руку, тоже черен, хоть и ушит золотом. Феланор все сильнее темнел, о, ужас.
— Что за крик? — спросил он.
И голос его был неприятен, зловещ.
— Она, она!.. — твердила Катарина, тыча в мою сторону пальцем.
— Я готовлю выпечку к вашей свадьбе, принц Феланор, — недрогнувшим голосом произнесла я, хотя душу словно демоны рвали стальными когтями. — Не желаете ли отведать?
Принц не спешил спешиться.
Он смотрел на нас свысока, и видно, что ему невеста была так же безразлична, как и я, незнакомая девушка.
— Пахнет неплохо, — ответил он. — Пожалуй, да.
— Нет! — взвилась Катарина. — А вдруг она отравит тебя, мой принц?! Я не могу этого допустить! Сначала я попробую!
«Ага, — подумала я с сожалением. — Подлить Воду ему не удастся. Ну, еще бы! Она сама его отравила. Теперь же будет следить, чтоб никакое противоядие не попало к нему в питье и еду!»