Я опустила руку и прибавила ходу. Ни к чему мешкать. Я ведь не просто погулять спозаранку вышла, и даже не за добычей. Помощи просить собралась. Избавления от проклятущего жениха. Если кто и мог спасти от него, так это Хозяин Земли.
Просить Хозяина о защите и милости страшно. Он хранит порядок в лесу. В наши, человеческие порядки не вмешивался. Что мы делаем промеж собой, его не касается. Хотя некоторые старики верят, что Хозяин наблюдает и за нашими нравами и обычаями. Якобы забавляют они его. Бывало, кто-нибудь осмеливался молить его о поддержке и в личных делах, не только в лесных. Откликался Хозяин или нет — никто не признавался.
Сегодня, на краю отчаяния, посмела и я рискнуть. Не осталось выхода, кроме как просить лесного владыку вмешаться в то, что его не касалось… Выйдя на открытую полянку, я опустилась на траву, сложила руки в молитвенном жесте. Вынула из кармана рубахи костяной гребень, положила перед собой. Подношение.
Те, кто ходил к Хозяину с личными просьбами, отдавали ему то, что им дорого и памятно. Хранить мир и порядок — таков его долг. За это люди уважали и почитали его. Но за особенные, запредельные просьбы требовалась жертва. И принимал он не сами вещи, но чувства и отношения, заложенные в них.
Гребень этот вырезал мне старший брат на двенадцатилетие — из берцовой кости тура, убитого им на первой охоте. С тех пор я не пользовалась другими и берегла его как зеницу ока. Лишь крайнее отчаяние понудило меня расстаться с ним. Мало у меня было дорогих вещей — не слишком-то я ими дорожила.
Отложив гребень, я старалась не смотреть на него и не сожалеть о предстоящей утрате. Лучше потерять вещь, чем самого брата. Чем расстаться с родичами и лесом. «Хозяин Тал, — зашептала я, — услышь, откликнись… Не оставляй в беде». Так я бормотала, зажмурившись. А потом раздался голос:
— Малышка Лесс. О чем недозволительном ты пришла просить?
Я открыла глаза. Гребень исчез. А передо мной стояла тонкая фигура в зеленой полупрозрачной рубахе. Надень такую человек — все срамные места виднелись бы из-под нее. Но сквозь Хозяина виднелась трава, цветы и деревья. Не только рубаха — он весь был полупрозрачным.
Кожа у владыки Тала была светлой, и волосы тоже. Длинные и пушистые, они обрамляли тонкое изящное лицо, струились по плечам, испуская бледное свечение. Глаза — зеленые, в цвет одеяния… и леса.
— Благодарствую, что отозвался, Владыка. Не оставил Твою рабу. Чужак придет за мной и заберет из деревни. Из леса. Не хочу жить в каменном городе, хочу остаться с родными. Защити, не дай чужаку забрать! Все сделаю, что прикажешь.
Тал грустно посмотрел на меня. Протянул руку, из рукава выпал мой гребень. Сердце упало в пятки. Хозяин отказывался помочь.
— Почему, Владыка?!
— Не хочу ссориться с братом Фросахом. Твой жених живет на его земле, в городе, что на берегу его озера. Вступлю с ним в схватку — и брат призовет к ответу. А без схватки не обойтись. Настырен твой суженый. Не отдаст тебя просто так. Не надо этой земле, чтобы Хозяева воевали с людьми, а потом еще промеж собой. Да и не причинит он тебе зла — дорожит тобой слишком. Будет холить и лелеять. Может, ты еще переменишь мнение, проникнешься любовью к нему и возвращаться в лес от него не захочешь.
— Не бывать тому! — взъярилась я, забыв, с кем разговариваю. — Никогда не полюблю проклятого глотта!
— Никогда не говори никогда, Лесс, — молвил Владыка Тал. — Вы, люди, переменчивы. Что хевья, что ксаранди.
Меня покоробило, когда Хозяин назвал глотта словом, которым они сами себя величали. Слишком нежным, слишком красивым. Глотта — вот подходящее слово для них. Как удар тесака, которого чужаки заслуживают.
— Так может и он переменится, — буркнула я. — Не лелеять меня будет, а посадит камень грызть!
Владыка Тал расхохотался серебристым смехом.
— Так ведь и ты к нему не с чистыми помыслами идешь, Лесс! О чем Крам с тобой сговаривался на земляничной полянке? Умеешь быть коварной — сумеешь и постоять за себя. Ступай в озерный город, к братцу Фросаху. Поздоровайся там с ним, почти его, глядишь, не оставит без покровительства. Я передам, чтобы приглядывал за тобой. Без защиты тебя не оставим. Но и в человечьи дела вмешиваться не будем. Не нужно оно земле, — повторил Хозяин.
Его рука потянулась к моим волосам — черным как смоль, так непохожим на его, золотистые. Он растрепал их — и сгинул. Истаял в воздухе. Вот и попросила. Ясно теперь, почему другие молчат, не делятся, как владыка их привечает. О чем тут говорить. Склизкий он, что твой уж. Значит, только на себя надеяться…