Я даю Эдди второй шанс, как он и просил, но ставлю свои условия. Никаких свиданий в Маунтин-Брук. Встречи только на нейтральной территории. Он думает, что я не хочу, чтобы в Торнфилд-Эстейтс про нас узнали, и это действительно так – я не хочу, чтобы все еще раз покатилось к чертям, как в случае с Крисом, но не потому, что боюсь потерять работу. Дни моей работы по выгулу собак сочтены, я практически слышу, как часики тикают, отсчитывая последние минуты. Нет, я пока не хочу, чтобы кто-нибудь знал, потому что мне нравится хранить этот секрет. Самая скандальная сплетня в округе – и она известна лишь мне. Я понимаю, что рано или поздно правда откроется, но твердо решила, что к тому времени займу настолько прочные позиции, что никто ни черта не сможет с этим поделать.
Так февраль сменяется мартом, март апрелем. Мы посещаем модные рестораны, где в меню встречаются иностранные слова, которые я с трудом могу понять, гуляем по паркам, касаясь друг друга плечами и бедрами, ходим в кино на задний ряд, как подростки. Рука Эдди всегда на мне: лежит на моей ладони, очерчивает изгиб ключицы, теплой тяжестью давит на поясницу, поэтому я ощущаю на себе его прикосновения, даже когда мы не вместе. Это самое странное для меня вообще-то. Не свидания, не мысль о том, что кто-то вроде Эдди Рочестера может захотеть провести со мной время. То, как сильно я хочу его в ответ. Я к такому не привыкла. Хотеть какую-то вещь? Конечно. Это желание постоянно присутствовало в моей жизни: взгляд ловил отблеск дорогих украшений на запястье, на шее, на стене в спальне были развешаны фотографии домов мечты вместо постеров с лицами мальчиков, как это было принято у девочек моего возраста. Но я избегала мужских рук с двенадцати лет, так что желание, чтобы мужчина прикоснулся ко мне, – это новый опыт.
Кажется, мне это нравится.
В первый раз Эдди целует меня возле своей машины, припаркованной у ресторана. На его языке вкус красного вина, которое мы вместе пили, и, когда его руки обхватывают мое лицо, я чувствую себя не загнанной в ловушку, а… защищенной. И красивой. Мне нравится явное огорчение в его глазах, когда я отстраняюсь: это естественно, здесь главное – выдержать время, и я не собираюсь лишать себя настолько больших перспектив, став легкой добычей. Так что сейчас любая близость ограничивается поцелуями и случайными страстными прикосновениями, его ладони скользят по моим плечам, бедрам, мои пальцы покоятся на твердых мышцах его живота, но не опускаются ниже.
Думаю, ему уже давно ничего не приходилось ждать, так что он вполне может дождаться меня.
Но у меня кружится голова не только от поцелуев и желания, которое я испытываю к Эдди. Меня покоряет то, насколько Эдди внимателен к деталям. Внимателен ко мне. На третьем свидании – мы едим сэндвичи в одном местечке в Веставии – я достаю из холодильника бутылку крем-соды и, не успев остановиться, рассказываю Эдди историю о приемном отце из той поры, когда мне было десять. Он был одержим крем-содой, покупал ее в магазинах целыми ящиками, но никогда не позволял мне или второму приемному ребенку, проживающему с нами в то время, Джейсону, прикасаться к ней – что, конечно, превратило для меня крем-соду в самый желанный напиток. Я поражена тем, с какой легкостью говорю про тот случай; конечно, не все в этой истории соответствует истине. Я опускаю часть о приемной семье, просто сказав «мой отец», но это самое правдивое, что я сообщаю о своем прошлом кому-либо за многие годы. Эдди не выспрашивает подробности и не смотрит на меня с жалостью. Он просто сжимает мою руку.
Когда на следующий день я прихожу к нему домой, холодильник забит бутылками из темного стекла – не тем дешевым дерьмом, которое покупал мистер Леонард, а достойным напитком, который продают только в дорогих гастрономах и высококлассных продуктовых магазинах.
Я так долго скрывалась в тени, что есть что-то опьяняющее в том, чтобы позволить Эдди увидеть меня по-настоящему.
Джон догадывается, что что-то происходит, его глаза-бусинки еще более настороженно, чем обычно, следят за мной в квартире, но даже это меня сейчас не волнует. Мне нравится хранить свой секрет и от него, самодовольно улыбаться, постоянно приходить домой в разное время.
Но все это – целоваться с Эдди, издеваться над Джоном – ничто по сравнению с тем, что я чувствую сейчас, когда сижу на корточках перед клеткой Медведя, куда завела его обратно после прогулки, и слушаю, как миссис Рид разговаривает по телефону.