— И Брика приговорили?
Николай Иванович пожал плечами. Опять прошептал:
— Наверно.
— Ну а бывали ли исключения? В каких-нибудь особых случаях, учитывая обстоятельства…
Николай Иванович пожал плечами.
— А правда, — спросил Данилин, — что Пеньковского за то, что он к англичанам перекинулся, живьем сожгли? Приговорили к расстрелу, а на самом деле положили в открытый гроб и медленно так — по самодвижущейся ленте — в печку крематория? В присутствии коллег? — спросил Данилин.
— Не знаю, — сказал Николай Иванович, — это же дела ГРУ, военной разведки. Это же их предатель, не наш. Но слух такой — про крематорий — ходил вовсю. Педагогически очень полезный.
Помолчал, посмотрел в потолок и, чуть повысив голос, добавил:
— Кстати, насчет Пеньковского, — он тоже в английской форме фотографировался, и какое-то подобие ордена ему тоже вручали. Но все это была так, бижутерия… Как же, сделали бы его англичане своим офицером — ждите. Так что не у одного Филби, у всех у них судьба такая.
— У кого это у них? У предателей? — не удержался Данилин.
Николай Иванович снова посмотрел внимательно, сказал четко, раздельно и громко:
— Это Пеньковский был предатель. А Филби высокоидейный наш помощник. Англичанин, верный идеям марксизма и Советского Союза.
После этого Данилин не знал, что еще и сказать. Предложил:
— Еще чайку, может быть?
— Нет, спасибо, — отвечал Николай Иванович.
«Выпить небось хочет, но ведь ни за что не признается!» — подумал Данилин, а вслух сказал:
— Вам, наверно, Миша, рассказывал, какое мы странное письмо из Англии получили.
Николай Иванович сделал небрежный жест рукой, который Данилин понял так: «Что-то мне ваш Миша говорил такое невнятное, но я лишних вопросов стараюсь не задавать».
— Вот, взгляните, — решился Данилин и протянул Николаю Ивановичу письмо. — Вы же по-английски читаете?
Николай Иванович секунду поколебался, потом все-таки осторожно взял письмо в руки, надел очки. Стал читать. Лицо его при этом оставалось совершенно невозмутимым. Дочитал до конца. Аккуратно положил его на кухонный стол. А потом вдруг резко встал и направился к двери, на ходу натягивая пальто. Обернулся в прихожей, что-то пробормотал. То ли до свидания сказал, то ли еще что-то.
И хлопнул дверью.
— Погодите, погодите минуту! — закричал ему вслед Данилин. Но что было толку кричать. Того уже и след простыл.
11
Ольга была одного роста с Данилиным, а когда надевала каблуки, то становилась выше него. Вот в чем было дело. Вернее, нет, дело было совсем не в этом, а в том, что однажды, в самом начале, она сказала ему: «Имей в виду, я прилепляюсь очень крепко. Если что — отдирать больно будет». — «Кому больно?» — зачем-то спросил Данилин. «Всем», — сказала она, и у нее вдруг стало такое особенное выражение лица… у Данилина даже похолодело внутри. Но он виду не подал, даже, кажется, засмеялся, хоть и не очень натурально.
Когда Ольга злилась, ее большие карие глаза вдруг делались меньше, ноздри раздувались, а подбородок как будто выдвигался вперед. Данилин несколько раз собирался сказать ей: «Не сердись — тебе не идет». Но не решался, опасаясь, что это лишь спровоцирует еще более высокий градус язвительности и раздражения.
Вот и сейчас она сидела напротив Данилина в его кабинете, заложив одну умопомрачительную ногу за другую, и язвила:
— Я вообще не могу понять: что ты в ней находишь? Нос длинный, задница оттопыренная…
Данилин поморщился, сказал:
— Давай не будем об этом, а?
Но куда там! Сбить Ольгу с избранного пути было невозможно.
— Ноги кривоватые, прямо скажем… Всего-то и есть что глаза серые, да и то…
Не остановится, с тоской думал Данилин, пока весь список не будет оглашен: и что Таня зануда, и вообще дура, кроме театра своего ничего не знает и не понимает, но при этом она неудавшаяся, закомплексованная актриса. Что ничего особенного в ней нет и что Татьяна нужна ему, Данилину, не для нормальных сексуальных отношений, поскольку удовлетворить она его не может, а для чего-то другого…
Данилин сидел и слушал привычный уже набор злых слов и думал, что, как ни странно, почти во всех этих определениях есть некая доля истины. Боковая и непрямая, но есть. Таня действительно человек оригинальный, можно сказать, странный, ни на кого не похожий. Но это для Данилина скорее плюс, чем минус. Из-за этого, наверно, он к ней и привязан так сильно, что никакая страсть не может эту цепочку разорвать. И, кстати, не только он, Данилин, изюминку эту в Тане видит. Всегда она пользовалась успехом у мужчин…