Потом шли стандартные приемы. Вызвать интерес. Подразнить. Привлечь внимание. Я проходил это сотни раз. С сотней женщин. И все они – никогда мне не отказывали. Но с Дебби что-то пошло не так. Она заинтересовалась мною. Это было несомненно. Однако, в отличие от многих женщин, которых я знал, Дебби не делала и шагу мне навстречу. Не было двусмысленных взглядов. Внезапных прикосновений. Все можно было списать на ее молодость, неопытность, скромность, только это было не правдой. Дебби не доверяля мне.
Вот что это было. Не доверяла и боялась настолько, что готова была попросить своего мужа – господина Бернарда – о защите.
И я был этому рад. Как ни парадоксально это звучало.
Одна мысль о том, что Дебби может предать того меня – была противна. Ведь я, как бы странно это не звучало, все же был ее мужем. И не только…
Пройдя через проклятье, испытав на себе всю грязь убийства, смотря по утрам в зеркало и видя, во что меня превратили мои похоть и жажда наживы, мне было мерзко думать о том, что и внутри этой хрупкой девушки живет подобный монстр.
Там, на пироне, я был почти готов поверить Дебби. И мне хотелось уехать. Подальше из Кол-Вест. Но все же: лето не вечно. Я знал это. А потому: надо было придерживаться плана.
Конечно, я никуда не уехал. Я остался ждать. Наблюдал за Дебби. Видел, как она подошла к кассе. Как чуть было не купила билет.
Тогда все было бы кончено. Но удача, или же черная магия(?) улыбнулись мне. К Дебби пристал один из чудаков, с которым я играл в карты.
Не знаю, отчего он решил шантажировать ее. Я отдал бы долг, едва вернувшись в тело Бернарда, чтобы подать чеки в банк. Так или иначе, это было мне на руку. Злодей был наказан. Девушка спасена. И, хоть я чуть перестарался, избивая несчастного, итог был самым выгодным для меня. Уже по дороге домой я видел, что отношения между мной и Дебби не будут прежними.
Мне бы радоваться, но на сердце было тяжело. Пугал гнев, наполнивший меня днем на станции. Сколько я не говорил себе, что все было лишь игрой, но в подсознании я понимал: одна лишь мысль о том, что тот сальный тип мог тронуть мою Дебби, приводила меня в ярость. Я начинал увлекаться своей милой маленькой женушкой. И это могло погубить меня.
Тем вечером Дебби пришла ко мне. Сама. Она села возле меня к пианино, и когда я закончил играть, то заглянул ей в глаза. Больше ничего было не нужно.
В постели Дебби была необычной. Не такой, как все предыдущие мои девушки. Конечно, вначале ей не хватало опыта, и, учитывая то, что мне нужно было поддерживать ее влюблённость в меня, то я не мог позволить себе некоторые вещи, к которым привык с предыдущими моими пассиями. Но Дебби…Она отдавалась вся. В ней было столько страсти. Каждый раз, когда мы занимались любовью, мне казалось, что для Дебби этот раз – последний. Она сливалась со мной, сгорала и снова возрождалась. Иногда, занимаясь с ней любовью, мне казалось, будто я прорастаю в нее. И это было чудесно. Между тем, я постоянно старался напомнить себе, в чем моя цель, хоть это и становилось сложнее. Что же до Дебби… Она менялась в наших отношениях. И иногда я не мог сказать, хорошо это или плохо.
Еще изображая господина Бернарда, я понял, что по ночам мою жену мучают кошмары. Порой я слышал ее плач. Крики в ночи. Я никогда не спрашивал от чего это, и что ей снится. Только однажды я позволил себе прийти к ней, и на короткий миг заключить Дебби в объятьях. Один лишь миг, когда она забыла, что перед ней – ее старый ненавистный муж, и когда мы стали чем-то большим, чем просто двумя тенями, блуждающими по Колд Вест. Однако то была иллюзия. И, как и все иллюзии, она мигом разрушилась.
В своем молодом теле я мог больше. Обнять Дебби, притянуть к себе, поладить по волосам и прошептать, что все будет хорошо. Моя жена принимала ласку, закрывала глаза, прижималась ко мне, но так и не сказала мне, что за кошмары гложут ее.
Однажды, я зашел в комнату, где она обычно рисовала. Был жаркий летний день, и Дебби вышла за порцией лимонада. Я решил подождать ее, подошел к холсту, чтобы посмотреть ее работу. Но вместо привычных грустных детей, на холсте были изображены взрослые люди. Вернее даже старики. Иссушенные. Хилые. С кричащими болью глазами. Невольно, я отшатнулся.