— Папа, я не хочу жить.
Алексей вздрогнул. Сын сказал это таким голосом, что ему стало не по себе. Хотел отругать за эти слова, пристыдить, но вместо этого спросил:
— А о матери ты подумал?
— Подумал. Я больше не в силах смотреть, как она мучается. Папа, я не хочу жить.
Алексей увидел, как по крупному лицу сына побежали слезы. Он попытался отругать его за такие слова, но Дима, прерывая его, жалобно произнес:
— Папа, умоляю тебя, уходи!
— Я, сынок, уйду, но ты подумай о маме, она это долго не выдержит. Пожалей ее.
Он вышел. Сидя в кресле в гостиной, думал над словами сына. Вдруг стало страшно, что сын застрелится. От этой мысли стало не по себе, и на всякий случай решил спрятать пистолет, но в шкафу его не оказалось. «Спрятала», — горько усмехаясь, подумал он. О разговоре с сыном жене не рассказал. Не хотел бередить и так открытую рану.
Однажды, когда они сидели и смотрели программу «Время», после очередного репортажа из Грозного Алексей произнес:
— Что-то про Умара не слышно. Интересно, где он сейчас?
Настя, услышав это имя, вздрогнула и тихо произнесла:
— Ненавижу…
Алексей удивленно посмотрел на нее.
— А что он тебе плохого сделал?
Но Настя, словно не слыша его вопроса, вновь повторила:
— Ненавижу!
Он подумал, что она возненавидела Умара за то, что тот познакомил их, и грустно произнес:
— Я знал, что рано или поздно ты об этом скажешь.
До нее дошел смысл его слов и она с укором посмотрела ему в глаза.
— Не твоего Умара, а чеченцев ненавижу!
— Об этом во множественном числе нельзя говорить. Среди них есть и порядочные люди, и не их вина, что наш сын стал калекой. В этом надо винить не чеченцев, а тех, кто заварил эту кровавую кашу. Ты ненавидишь чеченцев за своего сына, и точно так же чеченская мать ненавидит нас, русских, за разрушенный ее дом, убитых и покалеченных детей.
Она хотела крикнуть ему, что он еще не знает, что чеченцы сделали с его сыном, но в последний момент одумалась, пошла к сыну. Дима неподвижно смотрел в потолок. Села рядом, рукой провела по его лицу.
— Сынок, хоть слово скажи.
— Мама, я не хочу жить!
Она, в отличие от мужа, не вздрогнула, его слова восприняла спокойно и в тон ему ответила:
— А ты думаешь, мне хочется жить?
— Мама, мне больно!
— А мне, сынок, еще больнее.
— Мама, ты же ничего не знаешь!
Ей стало страшно, что сын откроет свою тайну и, опережая его, поспешно произнесла:
— В июле я повезу вас в Германию. Сделаем вам протезы…
— Мама, о чем ты говоришь? Я не хочу жить! Ты можешь это понять?
Некоторое время она молча смотрела на него, потом тихо спросила:
— Ты действительно не хочешь жить?
— Да!
— А ты подумал обо мне?
Он молчал,
— Ты не ответил на мой вопрос.
Но он по-прежнему молчал. Она пошла к мужу.
— Алеша, иди к Диме. Я хочу с вами поговорить.
Он вопросительно посмотрел на нее,
— Иди, я сейчас приду.
Когда он ушел, она достала спрятанный пистолет, пошла к ним. Алексей, увидев в руках жены оружие, понял: что-то должно произойти, и в душе похолодел. Она подсела к сыну.
— Я не возражаю: можешь застрелиться. Но первой стреляться буду я. Согласен?
— Настя! — подал голос Алексей.
— Не мешай. Дима сказал мне, что не хочет жить и больше не притронется к еде, — она повернулась к сыну. — А теперь внимательно слушай, что я скажу. С сегодняшнего дня я буду накрывать стол на нас троих. Если кто-нибудь из вас не притронется к еде, я тоже не буду есть. Я буду есть только после вас. Вам больно, но ведь мне еще больнее. Я бы хотела, чтобы сердце мое превратилось в гранит, чтобы не плакать кровавыми слезами, но ничего не выходит, оно живое. Кто виноват, что случилось с вами? Ты, Алеша, не послушался меня, когда я умоляла тебя не ехать в Афганистан. Ты ответил, что выполняешь свой воинский долг и по-другому не можешь поступить. Я с этим смирилась, но почему ты, сынок, не послушался, когда я так же умоляла тебя не поступать в военное училище? Вы оба, неудержимо позабыв, что у вас есть жена и мать, летели к своей мечте. И что вы этим добились? Остались без мечты и без крыльев.
— Зря ты так, — тихо произнес Алексей. — Лично я не сожалею, что с мечтою шел по жизни. Перед Родиной я честно выполнял свой воинский долг…
— О Господи! О каком долге ты говоришь? Кому сейчас нужен твой долг? Открой глаза! Страну разграбили, растащили. Повсюду беспредел, а вы о чести, о долге! И если бы мне не досталось наследство, хотела бы я посмотреть, как вы, «защитники Отечества», прожили бы на свои пенсии. Тогда, может быть, по-другому заговорили о чести, о долге перед Родиной.
— А как насчет совести? — недовольно спросил Алексей.
Она грустно посмотрела на мужа.
— Никому, Алешенька, в наше время, твоя совесть уже не нужна. Это все в прошлом.
— Лично тебе она нужна?
— Нужна, но моим страданиям от этого не легче.
— Настя, ты не то говоришь. Я знаю тебя, ты не из тех, кто искал теплое местечко в жизни, ты всегда следовала за мной, и мы с тобой поровну делили нашу радость и горе, и мне больно, что так думаешь о нас…
Она грустно посмотрела на него.
— Прости, если я не так выразилась. Горжусь вами, что честно выполнили свой долг, но я больше не в силах все это вынести…
Она замолчала, в комнате было тихо. Немного погодя Настя обратилась к сыну:
— Решай, сынок, как нам дальше жить. Только знай, что я больше не в силах видеть, как ты на моих глазах умираешь.
Алексей посмотрел на сына.
— Что скажешь?
— Не знаю, — тихо отозвался гот.
По голосу сына Настя почувствовала, что он колеблется, и, чтобы не отпугнуть последнюю надежду, встала.
— Я сварю пельмени. Когда будут готовы, позову.
Она варила пельмени, а сама плакала и мучительно думала, придет сын или нет.
Когда Настя вышла, Алексей посмотрел на сына.
— Что будем делать?
Тот молчал.
— Дима, мать свои слова на ветер не бросает. Она просто не выдержит. Решайся.
— Папа, мне тяжело!
— Я знаю, что тяжело, но пожалей ее. Она этого заслуживает. Я никогда в жизни не видел такой кристально чистой души. Она для нас не только мать и жена, но что-то большее… Даже слов не могу подобрать, чтобы высказать это. Пошли, сынок. Ты даже не можешь представить, как она обрадуется. Она это заслужила.
Дима неподвижно смотрел в потолок.
Сварив пельмени и разложив их по тарелкам, Настя села за стол, прислушалась. Было тихо. Она хотела пойти к ним, но не было сил. Подошла к окну, распахнула створки, посмотрела на звездное небо. И, обращаясь к Всевышнему, тихо прошептала: «Господи! За какие грехи ты так жестоко меня наказал? В чем я провинилась перед тобой? Ответь!» Вселенная молчала.
Услышав шаги, резко повернулась, Дима, не поднимая голову, на четвереньках вошел на кухню. Настя подбежала к нему и вместе с мужем посадила за стол. Они ели молча. Алексей, увидев на глазах жены слезы, сжал ее руку. Для нее это был самый счастливый день. Вытирая слезы, улыбаясь, она посмотрела на них.
— Ребята, давайте по стопочке выпьем.
— Я согласен, — отозвался муж.
Она выбежала из кухни, вернулась с бутылкой коньяка. Разлила по рюмкам. Алексей видел, как дрожали ее руки.
— Алеша, скажи что-нибудь.
— Я хочу выпить за тебя. За твое мужество, терпение. За твою любовь к нам.
— Спасибо, — растроганно произнесла она и, прижав голову сына к себе, расцеловала его.
— А я, сынок, хочу выпить за тебя.
Они выпили и стали молча есть. Настя ела, а сама незаметно смотрела на сына. Тот нехотя отправил в рот пельмень и стал медленно жевать. Увидел на себе взгляд матери, посмотрел ей в глаза и, опустив голову, начал есть.
Утром, перед уходом на работу, Настя зашла к сыну. Перед этим, чуть приоткрыв дверь, просунув голову, спросила: