Дима отрицательно покачал головой. Стало тихо. Настя, пораженная услышанным, смотрела на мужа. Он налил водку в рюмку и одним залпом выпил.
— Алеша, когда эта война кончится?
— Не знаю.
— Но кто-то должен ее остановить? Она же бессмысленна!
— Война бессмысленная не бывает. За ней стоит большая политика.
— Но ведь люди гибнут!
— Это волнует тебя, меня и тех, чьи мужья и дети сейчас там.
— А те, кто там, наверху, их это не волнует?
— Почему же, их это тоже волнует. Но у них глобальная политика международного масштаба и людские потери порою в учет не берутся, а если берутся, то в отчетных цифрах, которые им ежедневно докладывают о погибших и раненых.
— Я что-то тебя не поняла… По-твоему выходит, что нашему правительству безразлично, что бесконечным потоком цинковые гробы в Союз идут?
— Настя, в мире идет жесткое противостояние между двумя системами, и Афганистан — это разменная монета между СССР и США. Поняла?
— Как мать — нет.
— Вот когда у руля государств станут женщины, может, тогда у них заговорит материнское чувство и войны прекратятся. Хотя это утопия. Войны на Земле еще долго будут полыхать. Пока на Земле есть оружие, оно время от времени будет стрелять. Такова диалектика человеческого общества. Большая политика не может обойтись без того, чтобы не проливалась кровь.
Он говорил долго, словно хотел выплеснуть боль от увиденного в Афганистане. Настя молча слушала его и, когда он замолчал, чтобы его отвлечь, сказала:
— Алеша, на днях мне директор школы предложила должность завуча по учебно-воспитательной работе. Как думаешь, согласиться?
— Если хочешь вновь окончательно потерять сон, соглашайся.
— Но мне эта должность нравится!
— На твоем месте я бы работал простым учителем. Так спокойнее.
— А почему ты рвешься к своим генеральским звездам?
— Сравнила, генеральские звезды и должность завуча! — усмехаясь, произнес он.
— А может и я мечтаю стать директором школы?
Он удивленно посмотрел на жену и не знал, что ответить.
— Что молчишь? Или ты хочешь, чтобы днем и ночью я сидела возле окна и ждала, когда ваше величество соизволит явиться домой?
— Я был бы рад, если бы ты сидела дома и не мучилась над своими тетрадями.
— А кто тебе сказал, что я мучаюсь? Ты получаешь удовлетворение от своей работы, а почему и мне не получить такое же удовлетворение?
— По ночам сидеть над тетрадями и проверять всякую чушь, разве это удовольствие?
— Представь себе, да!
Он понял, что задел ее за живое, и примирительно произнес:
— Ради Бога! Если это тебе нравится, работай себе на здоровье, но ответь мне на один вопрос: сколько тебе государство платит за такое удовольствие?
— Все на деньги переводишь?
— Деньги — источник жизни, — философски произнес он, — без них — что птица без крыльев.
Настя засмеялась.
— Однажды ты мне говорил другое: «Человек без мечты, что птица без крыльев». Где твоя логика?
— В обоих моих высказываниях смысл один и тот же.
— Жаль, что у тебя такое примитивное сравнение.
— Настя, может, хватит?
— Нет, не хватит! Мы не закончили наш разговор. Я жду твоего совета.
— По-моему, в моих советах ты уже не нуждаешься. Поступай, как сама посчитаешь нужным.
Настя усмехнулась.
— Спасибо за добрый совет. Можешь поздравить. Я уже давно работаю завучем.
— Так быстро? — удивился Алексей.
— В следующий раз, когда приедешь в отпуск, стану директором школы.
— А зачем директором школы? Давай сразу — заведующим гороно.
В ответ на его иронию она спокойно ответила:
— Всему свое время.
— Настя, мне кажется, что мы зашли слишком далеко. Я так соскучился по тебе, а ты мне про политику и работу. Я хочу выпить за тебя.
— Спасибо.
— Ты обиделась?
Его вопрос она оставила без внимания.
— Я хочу выпить за тебя! — повторил он.
— Это грубо сказано. Скажи нежнее.
Он улыбнулся.
— Даже если бы я обладал даром поэта, не сумел бы выразить свои чувства к тебе. Я безумно люблю тебя. Там, в Афганистане, днем и ночью я мечтал о нашей встрече…
* * *
Отпуск пролетел незаметно. Накануне отъезда, ночью, Настя проснулась вся в поту. Ей приснился черный ворон: кружась над головой мужа, громко каркая, он пытался клювом ударить по голове. Алексей размахивал руками, не подпуская его к себе. Она взглянула на мужа: он спокойно спал. Она не могла уснуть до самого утра. Боялась вновь увидеть этот сон.
Утром Алексей, заметив болезненный вид жены, обеспокоенно спросил:
— Голова болит?
Она грустно посмотрела ему в глаза.
— Душа болит.
Он обнял ее.
— Потерпи еще годик.
Позавтракав, он оделся. Перед дорогой по традиции они сели. В комнате стояла тишина. Как ей хотелось, чтобы она продолжалась долго-долго, но Алексей нарушил ее.
— Пора идти.
Она проводила его до автостанции, где автобусом он должен был ехать до погранпоста Пянджа, а оттуда в Афганистан. Когда началась посадка, Алексей обнял сына.
— Приказываю тебе беречь маму как зеницу ока.
— Так точно, товарищ полковник, — в тон ему, улыбаясь, ответил сын.
Алексей повернулся к жене. У той в глазах стояли слезы. Она хотела что-то ему сказать, но лишь пошевелила губами. Он притянул ее к себе и, крепко прижав к груди, тихо произнес:
— Ты только жди и я вернусь!
Она держала его в объятиях и не хотела отпускать.
— Настя, мне пора.
Она смотрела на него и, наверное, где-то в глубине души уже чувствовала, что последний раз видит его лицо таким. Она еще крепче вцепилась в него.
— Не уезжай…
В ее глазах он увидел такое, что поневоле вздрогнул. Из кабины автобуса выглянул водитель.
— Товарищ полковник, поехали.
Алексей с трудом разжал руки жены.
Она смотрела вслед удаляющемуся автобусу. Внезапно вновь увидела цыганку и ей стало страшно за мужа. Она побежала за автобусом, чтобы остановить его, но не смогла догнать. Автобус, набрав скорость, все дальше и дальше удалялся от нее. Она вернулась к сыну. У того взгляд был не по годам серьезным и задумчивым. Прижав его голову к груди, тихо заплакала.
Вновь пошли томительные дни в ожидании вестей от Алексея.
Незаметно наступила весна. Вокруг все зацвело, но не радовала Настю весна своею красотою. С каждым днем на душе становилось все тревожнее. Сердцем чувствовала, что надвигается беда. Она ругала себя, заставляла не думать об этом, но все зря. Черный ворон кружился над мужем.
Однажды из окна своего кабинета на школьном дворе Настя увидела незнакомого офицера. Тот поднялся на парадное крыльцо и исчез из вида. Она почувствовала, как учащенно забилось сердце, и невольно произнесла: «Я согласна на любое твое ранение, только будь жив!»
В дверь постучали. Вошел майор.
— Разрешите?
Она молча кивнула и неподвижно уставилась на него.
— Разрешите сесть?
Она снова кивнула. Майор сел и, не решаясь начать разговор, молча разглядывал свои руки. Настя поняла все без слов. Больно кольнуло в сердце, во рту стало сухо.
— Он жив? — глухим голосом спросила она.
— Да, но в тяжелом состоянии.
— Где лежит?
— В Ташкенте, в военном госпитале.
Настя хотела спросить, что с ним, но почувствовала головокружение. Майор что-то говорил, но она не слышала его. Майор ушел, а она продолжала неподвижно сидеть. С трудом приходя в себя, пошла за сыном. Дима, увидев бледное лицо матери, понял, что с отцом что-то случилось.
— Мама, что с папой?
— Папа ранен, лежит в госпитале в Ташкенте, я еду к нему.
— А я?